АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Глаза малыша едва умещаются на лице. Не поверить словам женщины невозможно — она уже держит ту самую крышку — вот она, сейчас накроет папу!

Не медля ни секунды больше, Джерри, чудом вырвавшись из цепких пальцев, оказывается на груди отца. Что есть мочи трясет его, глотая обжигающе-горячие слезы. Рубашка, шея, щеки, волосы… ему должно быть уже больно! Он должен проснуться, должен!..

Но малахитов как не было, так и нет.

Он не двигается.

Поздно…

— ПАПА! ПАПА! ПАПА!.. — он кричит так громко, как только может. Он зовет, в надежде услышать в ответ хоть что-нибудь. Больше всего на свете мечтает увидеть любимые глаза. Он так соскучился! Он так любит! Не надо спать, не надо! Не надо уходить! Нет! Он будет хорошим. Он будет очень-очень хорошим мальчиком, он будет слушаться, он не будет убегать! Он не будет плакать — не будет, честно… только не бросай… только не бросай, папа!

Соленые слезы душат, мешая говорить. Но малыш не замолкает. Не замолкает, потому что с каждой секундой крышка все ближе, Она хочет его забрать, Она хочет спрятать его, увести… а он должен остаться! Папа должен остаться с ним, с Джеромом!

— Люблю… люблю, люблю! — стонет мальчик, сжимая пальцами ворот рубашки отца — не пустит. Не даст закрыть!

— Сыночек…

Она? Опять Она?! НЕТ!

— Папа… мой… папа — мой! — сквозь рыдания, громко, испугано вскрикивает он, — мой… хочу… мой!

Знает, что остановить женщину не получится — она слишком сильная — но не замолкает. Потерять его будет больнее всего того, что Она ещё может сделать. Тогда… пусть забирает его! Его, Джерома! Только не папочку!..

— Твой, — постепенно из ненавистного тембра образуется совсем другой. Смутно знакомый, — ну конечно же твой, мой маленький. Посмотри, я же здесь!

Папа?..

Широко распахнув глаза, Джером вздрагивает, вздергивая голову. Ищет малахиты… ищет… но вокруг уже ничего нет. Ни ящика, ни крышки, ни Её. Пусто. Пусто и темно. А ещё жарко — вместо холода появляется жар.

— Папа… — жалобно стонет мальчик, жмурясь, — папа — мой…

Наверняка опоздал. Наверняка Она отбросила его и сделала то, что хотела. Это и есть «под землей»? Здесь так темно?..

— Я тут, — подтверждает дорогой сердцу голос, звуча где-то совсем рядом, — и я тебя люблю. Я очень сильно тебя люблю, Джером.

Не поверив своему счастью — такому, казалось бы, невероятному — мальчик, шумно сглотнув, все же решается проверить. Немного, самую малость, отстраняется. И о чудо — темнота светлеет. Ещё назад — да это и не темнота вовсе, а покрывало! Если в него слишком глубоко зарыться, то темно, да… а ещё?..

Папа! Папа, самый настоящий! Он сидит на кровати, а не лежит в каком-то ящике, он смотрит на него. Внимательно, встревожено смотрит… малахиты блестят. И в них, внутри, отражается Джерри.

— Не спать, — опомнившись, быстро-быстро, отчаянно шепчет малыш, — не спать, нет, папа! Не спать!

— Хорошо, — мужчина сразу же соглашается, просительно протягивая к нему руки, — мы не будем спать, пока ты не захочешь.

— Не спать, — продолжает бормотать Джерри, но с огромным, непередаваемым удовольствием, с облегчением, неподвластным ни описанию, ничему либо другому, принимает просьбу отца. Забирается к нему на колени, прижимаясь к теплой-теплой, широкой груди. Прячется от всего страшного, уткнувшись в неё носом. Вот теперь и не жарко и не холодно. Хорошо. Тепло!..

— Это просто сон, сыночек. Просто плохой сон, — утешает малыша Эдвард, поглаживая светлые волосы и ничуть не меньше сына наслаждаясь близостью такого родного, такого любимого маленького тела. Последние двадцать четыре часа были не иначе, как ядом. Страшным, разъедающим и плоть, и душу ядом. Но лекарство есть — вот оно, совсем рядом, плачет и дрожит, требуя отказаться от сна. Какой же маленький…

— Ты хороший, — крохотные пальчики — мокрые от слез, которые, видимо, пытались поспешно вытереть — гладят его щеку. Все его лицо гладят. — Я тоже буду… не буду… уходить… только ты тоже… ты тоже, папа… не уходи!

Несмотря на то, что эти слова служат спусковым курком для боли, тут же вонзающейся в самое сердце и от вида, и от тона Джерри, и от его слов, которые тот так умоляюще произносит, Эдвард улыбается: его сын вернулся! Он снова хочет его видеть, снова хочет обнимать его! Он просит быть рядом и не оставлять — ну не лучшая, не замечательнейшая ли это просьба из в принципе возможных?

— Ну конечно, мое сокровище, — не оттягивая согласие, шепчет мужчина, — я здесь, я люблю тебя… и от тебя я никогда никуда не уйду. Никто меня не заставит.