АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Заставишь?!

Тихонько выдыхаю, медленно качая головой.

Нет. Не заставит. Ничто и никто не заставит меня добровольно потерять моих мальчиков. Этой сказке — про то, что любовь нерушима — я позволю сбыться. Даже больше — сделаю все, чтобы она сбылась.

Такие слова — пусть и от самой себя — вдохновляют. Улыбаюсь, немного расслабившись.

Не бывает безвыходных ситуаций. Тем более тогда, когда рядом такие люди, как Эдвард.

«Потому что ты мое сокровище».

Ну вот. За эту фразу я сделаю все, что угодно. Как бы страшно, холодно и трудно ни было.

— Больно, — внезапный голосок Джерома, всхлипнувшего совершенно неожиданно, вырывает из размышлений.

Глаза тут же находят его на покрывалах. Как и прежде, он сидит в объятьях папы, но теперь малахиты наполнены страхом и настоящей, о чем он и говорит, болью. Нижняя губа подрагивает.

— Где? — Эдвард, тут же прекратив все игры, взволнованно нагибается к ребенку. Как и я, пытается понять причину.

— Тут, — шепчет Джерри, касаясь своей ладошкой левой части груди. Отворачиваясь от лежащего на прикроватной тумбе нового мобильного Эдварда, только-только переставшего вибрировать, он смотрит прямо на отца.

Глаза Каллена распахиваются.

Я же собираюсь вернуться обратно в комнату и выяснить, в чем дело. Нам нужен врач или хоть кто-то, владеющий медицинскими навыками. Где найти его посреди леса?..

Однако останавливая всколыхнувшийся внутри нас с папой страх, малыш добавляет ещё кое-что, просительно глядя в глаза своего самого дорогого человека на свете:

— Не уезжай.

… Мне требуется пара секунд, дабы проиграть его слова ещё раз и понять, что происходит. Эдварду чуть больше.

— Не уеду, — обещает он, сильнее хмурясь, — покажи мне ещё раз, где болит?

— Не уезжай, папа, — повторяет Джером, прячась в руках Каллена, — больно…

Теперь мы оба знаем смысл этих слов. Он понимает.

Расслаблено выдохнув, мужчина прикрывает глаза. Горько усмехнувшись, забирает сына в объятья. Теперь его поцелуи даже с виду становятся куда ощутимее:

— Ну что ты, Джером, — шепчет он, поглаживая светлые волосы, — я всегда буду с тобой, мой любимый. Не бойся.

… Этим вечером, уже после того, как малыш, успокоенный словами и целым днем присутствия отца, засыпает, у нас с Эдвардом появляется возможность поговорить.

— Так ты все-таки уезжал? — задаю свой вопрос, устроившись на плече мужчины и задумчиво чертя узоры на его груди.

— Откуда такие мысли?

— Эта женщина никогда бы не приготовила такого обеда, — припоминаю те по-настоящему вкусные, изысканные блюда, от каких — впервые за все время — Джером не отказался. Ему понравилось, а это уже показатель. Администраторша «Лесной хижины» явно не имеет представления о съедобной пище.

— Она и не готовила, — Эдвард кивает, усмехнувшись, — заставлять вас есть её стряпню просто бесчеловечно.

— И потому папочка, поохотившись в ближайшем лесу, принес нам кое-что повкуснее?

Он смеется. Он часто смеется, в отличие от всех прошлых наших ночей и дней вместе. Это замечательно. От этого у меня в груди ощутимо теплеет.

— Папочка обещал не уезжать и был связан этим обещанием, а потому отправил на охоту кое-кого другого, — заговорщически произносит мужчина, — у него, к тому же, лучше получается охотиться.

— То есть, когда ты говорил с Джаспером, он?..

— Сначала мы и вправду поговорили, — Эдвард зарывается лицом в мои волосы, с наслаждением делая глубокий вдох, — а потом уже…

— Передай ему, что охота удалась.

— Конечно.

Джером, прерывая наш разговор, поворачивается на другой бок, удобнее устраиваясь возле шеи отца. Теперь к ладошкам, крепко его держащим, прибавляются и ноги. Свернувшись в позе осьминожки, малыш наглядно демонстрирует, что хоть и верит Каллену, но перестраховаться не помешает.

— Ну все, теперь точно никуда не денешься, — посмеиваюсь, аккуратно прикоснувшись к белокурым волосам. Прекрасно помню, как сегодня, танцуя вместе со мной импровизированный вальс, их обладатель задорно смеялся, стараясь выдать такие па, которые даже не снились лучшим мировым хореографам.

А потом он рисовал. Только в этот раз не травку и цветы, не солнце и речку, а нас. Нас всех. И в уголке, чуть подальше от основной картины, был даже Джаспер. В своей несменной белой рубашке, как всегда.

Этот рисунок лежит на тумбочке — совсем рядом. Но я помню каждую его мелочь, даже не глядя туда. Джерри первый, кто нарисовал меня. И первый, кто подписал под человечком в розовой пижаме «мама». Думаю, излишне говорить, насколько мне понравилась эта работа.