АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Я тебя люблю, — едва слышно говорю ему, потирая побелевшие пальчики, — очень, родной. Не бойся.

В ответ они сжимают мои собственные сильнее.

В этом мы единодушны.

Подумать только, снова! Сутки хоть относительного спокойствия, а затем снова!..

В этот раз — аэропорт. В этот раз уже за пределы Америки.

Прошло ведь около двадцати часов, а Эдвард до сих пор не знает, что мы в порядке. Джаспер так и не смог дозвониться ему. Он будет пробовать уже из-за границы? Уже потом?

А будет ли к тому моменту кому звонить?..

… Я не знаю, что бы было со мной, узнай я такую новость. Узнай, что Эдвард и Джером… погибли. Вместе. Вдвоем. Сразу. Ночью… когда меня не было рядом!..

Господи, что же нам делать? Он должен знать! Он должен! Если с ним что-то случится по вине того, что мы вовремя не сообщили… я… меня…

Внезапно мысли накрывает таким отчаяньем, а ужас столь быстрым ледяным копьем пронзает в самое сердце, что для того, чтобы затормозить, мне требуется не меньше двух секунд.

Останавливаюсь, прикладывая для этого все силы.

Перекрываю поток таких мыслей, не давая им завершения.

А что — я? Я ничего не смогу сделать. Я не смогу плакать больше трех минут, не смогу кричать, не смогу подумать о том, дабы что-то с собой сделать… Со мной Джером. Он может плакать и кричать, он может страдать и сходить с ума ночами. Я — не могу. Я не имею никакого права.

Я должна буду быть рядом в здравии, как физическом, так и моральном, до тех пор, пока он не сможет справиться с этой утратой (если сможет). Я должна буду забыть о том, что сама люблю Эдварда. Если его не станет — это будет потерей Джерома. Не моей. Ни в коем случае не моей…

Истерики и слезы, мольбы и проклятья — все за гранью дозволенного. Появится миллион и одно дело, что нужно сделать, миллион и одна новая обязанность, не говоря уже о том, чтобы начинать новую жизнь, которую всем сердцем я буду ненавидеть…

В первую очередь, как и просил Каллен, Джером. Его мысли, чувства, страхи, боль и прочее. Его безопасность и спокойствие.

Спокойствие?! Боже, какое после этого у него может быть спокойствие?..

Представлять такое невероятно отвратительно, больно и страшно, но мое воображение ничуть не жалится, рисуя «чудные» картинки «светлого» будущего без мистера Каллена. Вернее — картинку.

Вижу только слезы и крики Джерома. Вижу, как он медленно, но верно потухает без своего папочки.

Эдвард не сможет жить без Джерома — он сам признавался. Если бы не он, его бы не было на шахматной доске, и он бы, не стыдясь и не защищаясь, подставил своего Короля под дуло Ферзя, Ладьи или Слона. Я слышала это и прекрасно помню.

И точно так же, без единой правки, без единой ремарки, Джерри не сможет быть без него. Он слишком сильно его любит. Так сильно, что эта любовь не умещается в его крохотном сердечке, вырываясь наружу слезами и горем с каждым уходом папы, с каждым «до свидания» и обещанием «все будет в порядке», когда он не оборачивается, садясь в машину.

Смерть Эдварда станет смертью Джерома. Чтобы я ни делала…

… Этих слез удержать не получится. Я не могу… я не знаю… я хочу… чуть-чуть ведь можно? Совсем капельку?..

Стараясь делать вид, что все по-прежнему, опускаю подбородок на макушку Джерома, сдерживая порывы зарыдать, затаивая дыхание. Жду, пока спазм отпускает, и только затем позволяю себе вдох. Часто моргаю, избавляясь от соленой влаги.

Господи, как я хочу, чтобы он был рядом! Господи, как я хочу его вернуть! Чтобы с ним было все в порядке, чтобы он улыбался, видя Джерри, чтобы он обнимал нас обоих и никуда, никогда, ни за что больше не уходил! Я готова броситься в жерло вулкана или в водную гладь, глубиной семь метров. Я готова пройти пустыню и горные перевалы. Я готова идти в Ад. В самое-самое пекло, там, где черти, злобно хохоча, жарят грешников. Только вместе. Вместе с ним.

Я не боюсь ничего с этим мужчиной. Не боится и Джером.

— Белла, — неодобрительный, хмурый голос Джаспера немного отрезвляет. На мгновенье потеряв контроль, всхлипываю. Слышно…

Джерри тут же реагирует. Тут же оборачивается, заглядывая своими драгоценными камушками прямо в мои глаза, в самую глубину. Не отпускает.

От вида моих слез его собственные сразу же, как по команде, высыхают.

Мой мальчик принимается нежно, бережно и ласково гладить меня, когда проходит оцепенение-удивление, вызванное столь неожиданным зрелищем. Немного приподнимаясь, он осыпает своими поцелуями каждую клеточку моей кожи. Он проводит пальчиками по моим волосам, по шее, по плечам. Он пытается сделать все то, что я для него делаю.