АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Мальчик не пытается понять где мы, не оглядывается в поисках кого-то или чего-то, что знает. Сморгнув туманную пелену, столько времени владевшую его сознанием, он тут же, не теряя лишних мгновений, покрепче прижимается ко мне, прячась среди одеял, подушек и моей пижамы. Тяжело вздыхает, ни капли не расслабляясь от поглаживаний. Молчит, как прежде. Ему нечего сказать.

Я, по совету Хейла, пытаюсь занять ребенка. Но от моих рассказов и увещеваний ему становится лишь хуже.

Джером жалуется на головную боль и хмурится каждый раз, когда приходится повернуться. Он бледный, маленький и беззащитный. Все, чего он хочет — пить, обнимая при этом меня. В усталых глазках, наполненных неприятными ощущениями, неуспокоенных, не находящих объяснения беспокойству, повисло ненавистное мне чувство. То самое, что я впервые увидела в драгоценных камушках в день нашей с ним встречи.

Боль.

Ему больно — и морально, и физически.

Мы сможем когда-нибудь перешагнуть через оба этих составляющих его мучений? Или что-то всегда неотрывно будет следовать рядом?

И, что самое отвратительное, уверить малыша пока не в чем. Нечем успокоить. Мы не можем добиться банального телефонного звонка, что уж говорить о приезде столь долгожданного папы…

Под вечер Джерри, отказавшись от еды, заказанной Хейлом у той самой женщины, удивленной нашим поздним (и, похоже, единственным за последний месяц) заселением, уткнувшись личиком в подушку, плачет.

Прозрачные слезки, не сопровождаясь ни всхлипами, ни рыданиями, орошают его кожу, делая её ещё белее.

Справиться с ними не помогают и мои объятья. Похоже, он достиг определенной грани своего терпения.

Он больше не выглядит спокойным и умиротворенным. Он больше не улыбается, и в глазах не проскальзывает ни намека беззаботности.

Мы переместились в самое начало — отчаянье, что ничем не разогнать.

Джером даже не пытается говорить. Он молчит. Дыхание — и то почти не слышно.

Мне хочется позвать доктора. Хочется узнать, что с моим мальчиком, и дать ему лекарство, дабы стало легче. Во всех смыслах.

Но первый и единственный целитель, что может излечить его, отсутствует, и, похоже, не увидит своего ангела ещё очень долго.

Терпеть — все, что ему остается.

И все, что остается мне.

— Солнышко, — подвигаюсь чуть ближе к мальчику, поглаживая его подрагивающую спинку, — расскажи мне, почему ты плачешь? Ты так сильно испугался?

Невероятно глупый вопрос, Белла…

А хуже всего то, что ответ на него заранее известен.

Джером, даже не обернувшись ко мне, кивает. Маленькие пальчики сильнее стискивают наволочку.

— Тебе не нужно ничего бояться, мой маленький, — уверяю я, целуя светлые волосы, — я всегда рядом с тобой, Джаспер здесь… папа…

При упоминании отца Джерри вздрагивает, с силой зажмуриваясь. Он начинает дрожать сильнее.

— Папа тебя ото всех защитит. Он никогда нас не бросит.

Бросит. Бросил…

Мальчик качает головой из стороны в сторону, всхлипывая громче, и никаких слов не надо, дабы подсказать его ответ.

— Никогда, — уже увереннее повторяю я, обвивая малыша руками и прижимая к себе. Теперь его дрожь словно по невидимому проводу передается и мне.

В чем — в чем, а в этой правде я убеждена. Что касается защиты, что касается спасения — Эдвард будет первым, кто выйдет за нас на поле боя. И последним, кто с него уйдет.

— Где бы мы с тобой ни были, Джерри, — шепчу я ему на ушко, — папа всегда рядом с нами. Он любит тебя больше всех на свете. И я люблю. Очень-очень сильно… сыночек.

Впервые после Чили употребляю это слово, предложенное самим малышом, пусть и несколько робко, надеясь, что не перехожу границ. Быть может, после возвращения в Штаты он снова вспомнил об Ирине и снова считает слово «мама» исчадием Ада?..

Благо, мои опасения оказываются напрасны.

Мальчику, похоже, становится немного легче. Судорожно вздохнув, он поворачивается в мою сторону, смотрит своими большими глазками, смаргивая слезы. Говорит «спасибо». Доказывает, что это слово ему приятно слышать.

— Ну вот видишь, — я чмокаю его макушку, делая глубокий вдох, — все не так страшно. Не бойся. Ничего никогда не бойся. Никто не даст тебя в обиду.

Джерри верит. Дышит уже спокойнее. Мне кажется, даже малость расслабляется, удобнее устраиваясь в моих объятьях.

— Ты точно не хочешь покушать? — киваю ему на прикроватную тумбу, где до сих пор стоит поднос с тарелкой рисовой каши и с бефстроганов, — тебе понравится, если попробуешь.