АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Scorpione (скорпион), — шепчу, пробежавшись пальцами по его щеке. Не могу удержаться.

Как и в самолете, мою руку тут же перехватывают. Легонько целуют.

— Упрямица Белла, — отзывается он, усмехнувшись, — легче?

— Да, спасибо.

— Не за что, — Эдвард придвигается немного ближе. Со щек пропадают остатки слез.

— Не нужно плакать, — недовольно просит он, пристально разглядывая мою слезинку на собственном пальце, — для этого нет причины.

— Есть…

— Боль скоро пройдет, Belle.

— Нет, я не об этом… — запнувшись, размышляю, стоит ли. Ещё утром я клялась себе, что в момент очередного откровения сумею вовремя остановиться. Приложу для этого все силы, чего бы мне не стоило. Но теперь, когда этот момент непосредственно наступил, я просто не вижу в этом смысла. Может быть, я мазохистка, может быть, схожу с ума, а может мне просто нравится лить слезы — не имею ни малейшего понятия, однако обрывать себя не хочу. Завтра мы вернемся… домой. И дома будет точно не до признаний.

— Ты сказал, что если мне понадобится… поговорить, ты будешь готов меня выслушать, — тщательно подбираю слова, но от полыхающих малахитов не отрываюсь, — а затем, когда я сказала, ты… то есть ты не… — делаю резкий и глубокий вдох, решая, что лучше говорить о болезненных темах быстрее, чем растягивать их надолго.

— Я тебе не нравлюсь?.. Ну, в смысле… совсем?..

Ну вот. Опять на те же грабли.

Эдвард поджимает губы. Взгляд наполняется серьезностью и скрытой грустью. Ему даже неприятно это слышать?

— Если ты скажешь мне «нет», я не буду пытаться это изменить, — обещаю, ненавидя повисшее в спальне молчание, — в любом случае я буду для Джерома самым близким другим и сделаю все, чтобы спасти его. Наши отношения никак не скажутся на нем.

Он этого боится? Что если откажет, я буду как Ирина? Потому не сказал прямым текстом вчера? Увертками, молчанием поэтому ответил?

— Тебе обязательно говорить об этом ночью?

— Значит «нет»? — черт, разочарование все же проскальзывает.

— Я не говорил «нет», — он морщится, резко выдыхая. Качает головой. — Белла, вчера вечером ты не сказала, что я тебе нравлюсь. Ты сказала, что меня любишь. Так?

— Да.

— А знаешь, что значит «любить»?

— Конечно, я ведь…

— Любить — это не «нравиться». Правда не нравиться, Белла. Это куда серьезнее. Все то, что случилось с Джеромом, все то, что было со мной, наглядно доказывает, подтверждает, укореняет — любовь оправдана только к детям. К своим детям.

— Ты думаешь, я сделаю то же, что и они?

— Я не могу этого знать, — он пожимает плечами, отчаянно на меня глядя, — и ты не можешь. В этом все дело.

Выдыхает. Берет трехсекундный перерыв.

— Белла, ты мне нравишься, — гладит мои пальцы, проводит по волосам во всю их длину, — если ты сомневаешься, что я тобой дорожу, это самый большой просчет, который ты допустила. И за вчерашнее…

Эдвард морщится, оглядывая мою ладонь с отпечатком слоника.

— Я прошу у тебя прощения. Я… вчера, когда ты ушла, я утром… Их нет больше. Все до единого в мусорном баке. Вещи, из-за которых я могу сделать больно тебе или Джерому, рядом находиться не должны.

— Ты выбросил?.. — улыбка сама собой расползается по лицу, а удивление, приятное, радостное удивление, выбрасывает из головы все негативные мысли.

— Да, я выбросил, — он кивает, будто сознаваясь в чем-то постыдном, — ты была права, без них тоже можно жить. Я научусь.

— Эдвард, — игнорирую жжение, сопровождающее это движение, игнорирую боль, которую оно вызывает. Обнимаю мужчину за шею, как можно ближе пододвинувшись к краю. Самый лучший аромат на свете заполняет легкие. Я дома. Я в порядке. Я счастлива. — Ты молодец, ты большой, большой молодец, ты ведь знаешь это, правда? Ты справишься, конечно справишься, мой хороший. Я не сомневаюсь.

Он немного расслабляется — то ли от моих слов, то ли от прикосновений. Намеревается ответно обнять, но, вспомнив про спину, убирает руку. Целует в щеку.

— Все самое плохое оправдывается любовью, — шепчет, спустя некоторое время, — я не хочу, чтобы это стало твоим или моим оправданием.

— Ты судишь неверно, — мягко осаждаю, утыкаясь носом в его шею, — правда, Эдвард. Любовь делает людей счастливыми. Это — высшая форма привязанности. Я просто… просто не могу больше ни без тебя, ни без Джерри жить. Я вас люблю.

Признаюсь в сокровенном. И теперь не страшно, ни капли.

— Нужно придумать для этого другое слово. «Любовь» не подходит.

— То есть, если я буду говорить другими словами, ты… не против?