— Где ты была? — почти обвиняющим тоном зовет он.
Надеясь на остатки актерских способностей, я говорю ему почти правду:
— Мне не спалось. Хиль сварила зеленого чая. Она говорит, он успокаивает.
Эдвард недоверчиво наклоняется к моим губам, осторожно их коснувшись своими. Он что, ищет аромат чая?
— Я мог бы составить тебе компанию… или успокоить здесь.
— Я бы не стала будить тебя, Эдвард, — потянувшись к его губам за ответным маленьким поцелуем, глажу его щеку, — не придумывай лишнего. Давай лучше поспим.
— Это не лишнее. Я не хочу больше упускать тебя из виду, — его рука едва ли не захватническим образом утягивает меня к себе. Максимально близко. Тон грубеет, — считай это блажью, но теперь это так.
— Я не убегу от тебя…
— Пытаюсь верить. Но умудряешься.
— За чаем, — не глядя на все услышанное, на все понятое сегодня, мне смешно. Я с нежностью глажу мужа, стараясь подавить грусть по поводу приема им чертовых таблеток. Он такой красивый. Он такой любимый мной. Он мой. Никто и никогда, даже сам Эдвард Каллен, не уговорит меня дать ему спокойно нестись к краю пропасти. Или же сделать с ее края последний шаг.
Уверенность наполняет меня рядом с мужем. Я не слабая. Не сейчас. Я смогу его уберечь.
— Я люблю тебя, — предваряя все те слова, что еще намерен сказать, целую мужа в щеку, — засыпай. И утром, обещаю, мы выпьем с тобой этого зеленого чая вдвоем. Спокойной ночи, Эдвард.
Мужчина что-то бормочет, вроде бы несогласный, но то, как держу его, то, что я рядом… унимает. И, в конце концов, Каллен это признает.
— Спокойной ночи, моя маленькая рыбка.
Я вздыхаю ему в грудь. Целую область у сердца.
Из-за твоего упрямства все беды, любовь моя.
Но мы их поборем. Мы ведь вместе, правильно? А этого будет достаточно.
Я клянусь.
* * *
Следующим утром я просыпаюсь у Эдварда на груди.
Хотя на груди — мягко сказано. Моя голова покоится на его груди, вслушиваясь в ровное глубокое дыхание, пока тело заняло позиции на остальной части тела. Мои ноги крепко переплетены с его ногами, руки до покраснения кожи обвили шею мужа, а бедрами я уверенно касаюсь его талии.
Я держу Эдварда, словно он собирается сбежать от меня. И когда обнаруживаю это, с трудом открыв глаза, первое, что слышу: нежный смех. Мужчина, запутываясь пальцами в моих волосах, гладит кожу.
— Надежная поза, — беззлобно поддевает он.
Покраснев, я, не тая улыбки, смятенно разжимаю руки.
— Прости меня…
Обладатель темных олив перехватывает мою ладонь. А подбородок приподнимает двумя сложенными пальцами, не давая избежать прямого взгляда. Глядит с истинным любованием. Я даже теряюсь.
— Ты стала смущаться, радость моя, чаще нужного.
— Я тебя нагло захватила…
— А кто сказал, что твой плен мне не сладок? — Эдвард подмигивает мне, наклонившись и чмокнув в нос, — ты схватила и ты даже стреножила, — он с улыбкой кивает на наши тесно сплетенные ноги, — но ты со мной и так я могу чувствовать тебя еще лучше. Я давно мечтал о таком захвате, малыш.
Любимый меня целует. Теперь его поцелуи всегда осторожны и трепетны, словно бы наполненные особым смыслом. Эдвард лелеет меня и боится опрометчиво как-то не так коснуться. Такое ощущение, что выкидыш у меня был вчера, а не несколько недель назад… и, боюсь, подобное положение дел уже не исправить. Он всегда будет аккуратнее, чем нужно.
Ну и ладно. Повод для меня научиться ему соответствовать. Кто-кто, а Эдвард заслуживает тонны ласки. И я их, не скупясь, ему подарю.
Отвечаю на поцелуй, не ускоряя его и не углубляя. Просто кладу ладонь обратно на шею мужчине, а второй рукой переплетаю наши пальцы, включая те, что с обручальными кольцами. Маленький, но символ полного единения. Нам подходит.
— Доброе утро, мой пленник…
— Доброе утро, солнце, — влюбленно отзывается муж. Новый поцелуй не заставляет себя ждать.
Грустную улыбку вызывает тот факт, что я уже почти забыла, каким может быть утро. Пропитанное нежностью и грядущим хорошим днем, светлое даже в холодной Норвегии, залитое любовью, как густым сиропом, и поданное с пенкой добра, которой так часто не хватает.
Моим любимым кофе долгое время был американо, но сейчас я понимаю, что отдала бы предпочтение латте. Состав молока — ласки — запредельный. А он приносит удовольствие.
Впрочем, чтобы Эдвард отказался от своего эспрессо, вряд ли стоит ожидать.
Я помню все, что вчера сказал мне Аро. Я помню весь вчерашний вечер в принципе. И хоть не стоит это потрясающее утро портить такими невеселыми мыслями, я не отступлюсь, поддавшись на умелую игру мужа. В упряжке нас двое.
Читать дальше