АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Изабелла, я отдаю себе отчет, что поступаю не совсем правильно. Я обещал Эдварду свое молчание и намерен был сдержать слово. Однако вы все равно бы узнали, с вашей недюжинной проницательностью и любовью к мужу, — его слегка розоватых губ касается намек на грустную улыбку. Аро становится будто бы прозрачнее. — А я не хочу, чтобы в тот момент, когда правда вскроется, было слишком поздно. Это несправедливо ни по отношению к нему, ни по отношению к вам.

Мы действительно говорим об Эдварде? Уже и подумать боюсь о том, в какое русло должен вылиться разговор.

— То, что с ним случилось… это из-за смерти Алессандро?

— И не без этого. Кончина Алесса стала для него спусковым курком, — Аро морщится, как и я, произнося чертово имя, но морщины его глубже моих. И мыслей в черных глазах больше, — а так же происходящее с вами, Изабелла. Все это вместе послужило катализатором для усиления головных болей.

— Вы знаете о них? — с сомнением зову я.

— Конечно, — мужчина скорбно кивает, — я не претендую на особые отношения и привилегии, Белла, но считаю Эдварда своим добрым и надежным другом. Судя по всему, он считает так же. И лишь поэтому я говорю с вами сейчас на закрытую тему.

— Он ее закрыл?..

— Чтобы не волновать вас. Но, я боюсь, потом волнений будет больше — ведь в случае чего, вы просто не сможете помочь ему, не зная всей картины.

Я вздрагиваю. Слова подобного рода звучат крайне зловеще, особенно если принять во внимание все то, что мы уже пережили. Тут легко сломаться при встрече с новым страхом.

— Аро, пожалуйста, можно поближе к сути? Вы пугаете меня.

— Извините, Белла, я совсем этого не хочу, — он кладет свою руку на стол, белую, с синими руслами вен, но при этом — с обручальным кольцом, тяжелым и золотым, с заветным рубиновым камешком. Длинные холодные пальцы едва-едва накрывают мои, стремясь ободрить. — Дайте мне минутку, и я все объясню. А потом вы зададите вопросы.

Я не выдергиваю руки, но ежусь. Ничего не могу с собой поделать.

— Я слушаю, — деловито отвечаю ему.

Вольтури признательно кивает мне. Подавая пример к пробе чая, в третий раз прикасается к своему.

В столовой мы совсем одни. Здесь вообще не ощущается чье бы то ни было присутствие, впрочем — настолько комната велика. Но холодок по спине все равно проходит — может, от темы нашей беседы, а может, от ее запрещенности и скрытности… я ощущаю себя в какой-то мере предательницей. Если Эдвард проснется и, не отыскав меня, спустится сюда… один бог знает, что он подумает и какими будут дальше наши отношения.

Но и не признать, что что-то с ним происходит, проигнорировать, сделав вид, что все как надо, списав на время, события или, чего еще хуже, случайность все странности в поведении, ужасный внешний вид… нет, так нельзя. Я должна ему помочь. Я люблю его и поэтому хочу это сделать. Сколько бы ни сопротивлялся, он нуждается в помощи. Только вот никогда о ней сам не попросит.

Аро — мой единственный шанс понять мужа, вернувшегося сюда немного другим. И, возможно, спасти его. Я не упущу эту возможность.

Я слушаю, сама для себя шепотом повторяю.

— Кластерные боли давно стали уязвимым местом Эдварда, — горько начинает Вольтури, отставив чашку с чаем и сосредоточившись на своем рассказе, — в разное время из-за них он думал покончить с собой, и я думаю, вы это знаете… но их природа, как он мне говорил, изменялась — то нарастала, то унималась… особенно после встречи с вами. Вы стали его лекарством, Изабелла, подарив возможность расслабиться, что абсолютно доказанный факт.

Аро вздыхает.

— Но с появлением на горизонте Алессандро Иффа, к сожалению, о расслаблении можно было забыть. А отсутствие достаточного отдыха и постоянный стресс — прямой путь к усилению болей, что вы тоже знаете не хуже меня. И ваш отъезд, хоть никто не спорит о его необходимости, более того, я сам предложил Эдварду это решение для вас, стал последней каплей. Так плохо, как за эти две недели, ему еще не было. Мне довелось часто быть рядом, и я могу это подтвердить. Именно нетерпимость болей и, как Эдвард говорил, необходимость иметь трезвую голову для осуществления нашего плана заставили его сменить препарат.

Вольтури поглаживает тыльную сторону моей ладони.

— Изабелла, раньше он принимал сильные, но все же общие, обыкновенные анальгетики. Опять же, противосудорожные препараты… Однако теперь Эдвард использует те лекарства, в составе которых имеется морфий, — видя мои мгновенно распахнувшиеся глаза, Вольтури, отметая любую теорию о том, что оговорился или же сказал лишнее, едва заметно качает головой, — Изабелла, это правда. Их обезболивающий эффект выше всяких похвал, к тому же, он довольно долговременный. Но морфий — это наркотическое вещество. И его применение в таком роде и количестве, что допускает Эдвард, в лучшем случае приводит к наркозависимости… Я говорил с ним и не раз. Но он не желает меня слушать.