Колин Маккалоу - Тим [litres]

Все окна ее дома в Артармоне ярко светились. Молодец Эмили Паркер, довольно подумала Мэри, сдержала слово: соседка пообещала следить, чтобы дом Мэри в ее отсутствие выглядел жилым. Она опустила на пол чемодан, сняла перчатки, бросила на столик в холле, туда же поставила сумку и прошла в гостиную. Ее взгляд сразу упал на телефон, но она не спешила звонить Рону, чтобы сообщить о своем возвращении. «Успею еще, – решила Мэри, – времени полно: завтра, или послезавтра, или послепослезавтра».

В гостиной по-прежнему доминировали серые тона, но теперь стены украшали картины, а в обстановке присутствовали вещи насыщенного рубинового цвета, которые сверкали словно рассыпанные по комнате тлеющие угольки. На строгой каминной полке стояла шведская ваза из рубинового стекла; на жемчужно-сером ковре лежал, напоминая лужицу крови, мохнатый коврик рубинового цвета. Все-таки хорошо дома, подумала Мэри, обводя взглядом все эти неодушевленные свидетельства ее богатства и вкуса. Скоро она будет жить здесь вместе с Тимом, который тоже внес свою лепту в оформление интерьера. Скоро, очень скоро… «А хочу ли я, чтобы Тим жил здесь?» – спрашивала себя Мэри, в волнении расхаживая по комнате. Как странно: чем ближе был день встречи, тем неохотнее она ждала появления Тима.

Солнце зашло час назад, и небо на западе было такое же темное, как и во всем мире. Над городом, залитым красными огоньками, нависли низкие облака, однако дождь прошел стороной, оставив Артармон лежать в летней пыли. Жаль, думала Мэри, нам бы дождик не помешал, а то сад засох. Не включая свет, она прошла на темную кухню и встала у окна, пытаясь разглядеть дом Эмили Паркер, но тот прятался за камфорными лаврами.

Ее глаза уже привыкли к темноте. Мэри бесшумно отворила заднюю дверь и, как всегда, неслышно ступая, выскользнула на террасу. С минуту она стояла на месте, с наслаждением вдыхая ароматы цветов и землистый запах далекого дождя. Ей было так радостно, что она снова дома, но радости было бы больше, если бы в сознании не маячил образ Тима.

И вдруг, словно ее мысли воплотились в реальность, на фоне далекого плачущего неба проступили очертания его головы и фигуры. Обнаженный, в каплях воды после вечернего душа, Тим сидел на балюстраде, обратив лицо к беззвездному небу, будто увлеченно слушал некую мелодию, недоступную слуху обычного человека. Тусклый свет растворялся в его ярких волосах и бледными жемчужными бликами струился вдоль лица и тела. Застывшие в неподвижности мускулы туго обтягивала блестящая кожа. Глаза Тима были закрыты, будто он скрывал от ночи свои мысли.

«Больше месяца миновало с нашей последней встречи, и вот он здесь, словно плод моего воображения. Нарцисс, мечтательно созерцающий свое отражение в озере. Почему его красота так сильно потрясает меня, когда я снова вижу его после долгой разлуки?»

Тихо ступая по плитам из песчаника, она приблизилась к Тиму и встала у него за спиной. На шее поблескивала жилка, и Мэри смотрела на нее до тех пор, пока желание прикоснуться к нему не возобладало. Она склонилась к Тиму, трогая его за плечо, и уткнулась лицом во влажные волосы, губами касаясь уха.

– Тим, я так рада, что ты здесь и ждешь меня, – прошептала Мэри.

Ее появление его не напугало, он даже не вздрогнул, словно почувствовал ее присутствие в ночной тишине. Тим прижался к Мэри, а она, одной рукой обнимая за шею, вторую положила ему на живот. От ее прикосновений мышцы живота судорожно сжались и замерли, будто он перестал дышать. Тим повернул голову, чтобы видеть ее лицо. Всем своим обликом он излучал спокойствие. Его серьезные глаза были подернуты серебристой пеленой, сквозь которую он смотрел на нее, но видел не Мэри Хортон. Тронув губами ее губы, Тим стиснул ее руку. Этот поцелуй был не похож на первый. Он дарил ощущение томного сладострастия и некоего колдовства, словно человек, которого Мэри вывела из мечтательных раздумий, был вовсе не Тимом, а духом бархатной летней ночи. Без страха и колебаний Тим заключил Мэри в объятия и взял на руки.

Он спустился с террасы в сад и зашагал по короткой траве, не издававшей ни звука под его босыми ногами. Мэри порывалась возразить, заставить его вернуться в дом, но потом передумала и уткнулась лицом ему в шею, подчинив свою рассудочность его странной молчаливой целеустремленности. Тим отнес Мэри под сень камфорных лавров, посадил на траву и опустился рядом на колени, кончиками пальцев нежно водя по ее лицу. От переполнявшей ее любви Мэри, казалось, оглохла и ослепла – словно тряпичная кукла, клонилась вперед, руки безвольно повисли, голова падала ему на грудь. Распустив ей волосы, Тим перешел к одежде – раздевал с сосредоточенной медлительностью и каждую вещь аккуратно сворачивал и складывал рядом. Мэри сидела с закрытыми глазами, стыдливо сжавшись в комочек. Каким-то чудом они поменялись ролями, и Тим совершенно непонятным образом занял доминирующее положение.