Колин Маккалоу - Тим [litres]

– Как вы?

– Нормально, Мэри. Рад вас видеть.

– И я рада, что наконец добралась к вам.

– Вы уже поели?

– Да, но чаю все равно выпью. Хотите чаю?

– Не откажусь.

Мэри повернулась к Тиму, с потерянным видом стоявшему поодаль от них. «Чем я его обидела? – опять задалась она вопросом. – Что сделала не так или, наоборот, не сделала?»

– Что случилось, Тим? – спросила она, подходя к нему.

– Ничего, – покачал он головой.

– Точно?

– Да, ничего.

– Боюсь, тебе пора спать, мой друг.

– Знаю, – обреченно кивнул он, а в дверях обернулся, глядя на нее с немой мольбой в глазах. – Ты придешь пожелать мне спокойной ночи? Пожалуйста.

– А как же? Непременно. Так что поторопись! Я буду через пять минут.

Когда Тим ушел, Мэри обратилась к Рону:

– Как вы здесь жили?

– И хорошо, и плохо. Тим много плакал, горюя по матери. Смотреть на это нелегко, ведь теперь он плачет не так, как раньше, навзрыд. Просто сидит, а слезы катятся по лицу, и его уже не утешишь, помахав у него перед носом какой-нибудь завлекалочкой.

– Пойдемте со мной на кухню. Представляю, как вам было тяжело. Мне ужасно жаль, что я не смогла остаться и взять на себя часть вашего бремени. – Мэри налила чайник и с беспокойством посмотрела на часы. – Мне нужно пожелать Тиму спокойной ночи. Я недолго.

Тим уже лежал в постели, неотрывно глядя на дверь. Она подошла к кровати и принялась поправлять одеяло, подтыкая со всех сторон, пока не укутала Тима до самого подбородка, потом наклонилась и поцеловала его в лоб. Он выпростал из-под одеяла руки и обнял ее за шею, притягивая к себе, так что она была вынуждена присесть на край кровати.

– Мэри, так жаль, что тебя здесь не было. – Он прижимался к ее щеке, отчего слова прозвучали приглушенно.

– Мне тоже жаль. Но теперь все хорошо, Тим, я здесь, и ты знаешь, что я всегда буду стараться проводить с тобой как можно больше времени. Мне нравится быть здесь с тобой больше всего на свете. Ты тосковал по маме, да?

Тим крепче обнял ее за шею.

– Да. Я вспоминаю, что никогда больше не увижу ее, и это так ужасно. Забываю, потом опять вспоминаю, и мне до боли хочется, чтобы она вернулась, но я знаю, что она не вернется, и все так запутанно. Но я хочу, чтобы она вернулась, очень хочу!

– Знаю, знаю… Но со временем тебе полегчает, милый. Тебе не всегда будет так плохо, боль утихнет. Она будет все дальше и дальше уходить от тебя, ты к этому привыкнешь и перестанешь мучиться.

– Но мне больно, когда я плачу, Мэри! Ужасно больно, и боль не уходит!

– Да, знаю. И у меня так бывает. Кажется, будто у тебя вырвали часть груди, да?

– Точно, именно такое у меня ощущение! – Он неуклюже погладил ладонями ее по спине. – Мэри, я так рад, что ты здесь! Ты всегда знаешь, что на что похоже, объясняешь, и мне становится легче. Без тебя было ужасно!

Ногу, прижатую к кровати, мучительно свело судорогой, и Мэри высвободилась из его объятий.

– Теперь я здесь, Тим, и пробуду все выходные. А потом мы вместе поедем в Сидней. Одних я вас здесь не оставлю. Ну а сейчас давай на бочок – и спать ради меня. Завтра нам нужно переделать массу дел в саду.

Тим послушно повернулся на бок.

– Спокойной ночи, Мэри. Ты мне нравишься. Теперь ты мне нравишься больше всех, не считая папы.

Рон заварил чай и разрезал пирог с тмином. Они сидели за кухонным столом напротив друг друга. Хотя до кончины Эсме Мэри не была знакома с Роном, она инстинктивно догадалась, что за последнюю неделю он постарел и усох: руки дрожали, лицо потускнело. Чувствовалось, что жизненный дух в нем угасает, и это отражалось на всем его облике: Рон как будто становился бесплотным. Мэри накрыла его ладонь своей.

– Тяжело вам. Вы вынуждены скрывать горе и опекать Тима. Господи, Рон, как бы я хотела помочь! Почему люди умирают?

– Не знаю, – покачал он головой. – Это самый трудный вопрос на свете, да? Мне так и не удалось найти ответ, который удовлетворил бы. Жестоко со стороны Господа дарить нам любимых, создавать нас по образу и подобию своему, чтобы мы могли их любить, а потом отнимать тех, к кому мы привязались. Не мешало бы ему быть к нам более милосердным, как вы считаете? Мы, конечно, все не ангелы, и ему, наверное, кажемся червяками, но большинство из нас стараются как могут, и многие не такие уж плохие люди. За что нам такие страдания? Тяжело, Мэри, страшно тяжело.

Рон прикрыл глаза рукой и заплакал. Мэри беспомощно смотрела на него, сердце сжалось от боли. Если б она могла как-то помочь! Сидеть и смотреть на чужое горе, понимая, что ты совершенно бессилен облегчить душевные муки скорбящего… Врагу не пожелаешь! Рон плакал долго, навзрыд. Судорожные всхлипы, глубокие и пронзительные, казалось, рвались из самой его души. Когда слез у него не осталось, он вытер глаза и высморкался.