Даниэль Рондо - Механика хаоса

Однажды вечером после работы я подошел к нему и сказал, что, если у него есть какие-то вопросы по поводу раскопок, я с удовольствием на них отвечу. Он представился: «Месье Бухадиба, пенсионер, бывший рабочий с “Больших мельниц”». Потом вдруг грубовато добавил: «Я родом из Сетифа, это в Алжире». И достал из кармана вырезку из алжирской газеты, в которой рассказывалось о реставрации одной фрески начала VI века н. э., случайно, благодаря проливным дождям, обнаруженной в квартале христианских базилик. В 1968 году фреску перенесли в бывший музей, а в 1985-м – в Национальный археологический музей Сетифа. Алжирский министр культуры в своем интервью говорила о «большом значении подобного искусства» и подчеркивала, что «произведения, отражающие мифологические и литературные сюжеты, являются свидетельством богатства римско-африканского общества».

Этот наш первый разговор отличался некоторой асимметрией. Я задавал ему вопросы, он отвечал, но скорее сдержанно, а сам, вопреки моим ожиданиям, вообще не расспрашивал меня о раскопках. Судя по всему, он прекрасно понимал, чем мы заняты, и в очень простых словах выразил восхищение нашей работой.

На следующий день, когда месье Бухадиба появился на своем посту, я подошел к нему. Я приготовил ему сюрприз. Раскрыв перед ним ноутбук, я принялся щелкать по клавишам, не объясняя, что именно ищу. Студенты и коллеги, заинтригованные, не сводили с нас глаз. Никто не догадался, что я хотел показать ему видео с римских раскопок и интервью с нашими алжирскими коллегами. Я даже нашел выступление министра, о котором он мне говорил. Бухадиба смотрел на экран как завороженный. На его серых щеках плясали световые блики. Несколько раз его лицо кривилось, словно он собирался заплакать. Наконец он с трудом улыбнулся и очень медленно, неловко положил руки мне на плечи – в знак благодарности. Я чувствовал, как дрожат его костлявые пальцы, и понимал его волнение. Ему требовалось за кого-то уцепиться, чтобы не упасть. Я был счастлив, что нахожусь рядом.

У меня вошло в привычку каждый день понемногу болтать с ним. Выяснилось, что мы с ним почти ровесники. У него было три сына, один из которых сумел получить инженерное образование. Старший, по имени Сами.

Сами был предметом его гордости. «Хороший мальчик, – сказал он мне как-то. – Он тоже пользуется интернетом. Насколько я знаю, он проводит в нем массу времени». Я догадался, что ему хочется, чтобы Сами вместе с ним посмотрел видео из Сетифа, которые я ему показывал. Я записал на листке несколько ссылок на Википедию и Ютьюб, а также номер своего телефона и свой электронный адрес. «Вот, это для вашего сына. Он быстро разберется, что к чему. Может даже, найдет для вас что-нибудь еще. Если ему понадобится дополнительная информация, пусть со мной свяжется».

Месье Бухадиба так и не сказал мне, показывал ли ему Сами видео из интернета. Мне Сами не писал и не звонил. Когда старик заговаривал о своем старшем сыне, его лицо озарялось, но он никогда не вдавался в подробности. Я истолковал это как отцовскую стыдливость, смешанную с тревогой. Он не понимал, почему Сами, так прочно стоящий на ногах, все никак не женится. Однажды он вроде бы затронул эту тему, но тут же умолк. Я подумал, что он подозревает, что его сын – гей, и эта мысль не дает ему покоя.

Седьмой округ Парижа, Франция

В распоряжении подразделения «Антитеррор» имеется небольшой особняк, расположенный за Эйфелевой башней, на улочке без единого пешеходного перехода, выходящей на проспект Сюффрен. Здание принадлежит морскому ведомству, но в годы президентства Генерала Министерство обороны добилось разрешения разместить в нем свое оперативное управление. С тех пор минуло 50 лет, но никто не потребовал вернуть здание владельцу. Эта аномалия (сбой в бюрократической системе) была результатом чуда, но главное – чиновничьей небрежности. Существование бесхозного добра долгое время устраивало наших министров обороны и руководителей полиции – в том случае, если они о нем знали. Они держали эту «виллу» под рукой – вдруг понадобится. Впрочем, морское ведомство продолжало, не требуя вернуть, ею пользоваться для координации деятельности разведывательных подразделений, занятых подготовкой и отправкой отрядов спецназа в такие места, где им быть не полагалось. Автономия «виллы» имела (по многим причинам) свою цену. Здесь никогда не делали ремонта, разве что минимально необходимый, для чего нанимали польских рабочих, которым платили черным налом из внебюджетных источников. Трехэтажное здание стояло в окружении крохотного садика, отгороженного от улицы, выкрашенной в зеленый цвет чугунной решеткой, так что трещины на фасаде не бросались в глаза прохожим. Случалось, в выходные Ламбертен оставался здесь ночевать. Он считал «виллу» чем-то вроде своей дачи и часто в шутку именно так ее и называл. Брюно помнил, что как-то раз коллега шепнул ему на ухо: «Руку даю на отсечение, это его сексодром».