Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

Как-то я спросил у него:

— Почему Сталин решил уничтожить весь цвет России? Русскую интеллигенцию загубил… Правильно он сделал?

— Представь, что в некотором смысле Сталин был совершенно прав.

— Как?! Вы оправдываете его?

— Да. Со своей точки зрения он поступил правильно и дальновидно.

— Да почему же?

— Сталин понимал историю прекрасно. Мне кажется, что он и в самом деле был великим знатоком историком. Когда он пришел к власти, то его знание и понимание истории ему пригодилось. Он анализировал всю мировую историю — все времена, все правления. И увидел, что, начиная от Юлия Цезаря, Ганнибала, Наполеона и до наших дней, все правители и цари если были свергнуты и убиты, то своими ближайшими соратниками и приближенными ко двору. Именно это и побудило его заблаговременно убрать всех великих революционеров и вообще всю русскую интеллигенцию.

Потому-то он и смог укрепить свою диктатуру. Не сделай он того, что сделал, не долго быть ему у власти…

То, что рассказывал лепила, было удивительно. В заключение он сказал:

— Так-то вот, дорогой мой Ази. Всякий правитель хочет удержаться на престоле. Любой ценой. Сталин так и поступал. А сделай он иначе, давно бы его самого прирезали, как курицу.

Наступила весна 1954 года. Речка Яна вскрылась, и уже через месяц пошли по ней первые в этом сезоне пароходы. Нас, сорок человек, посадили на баржу, и пошли мы вниз по Яне… Подошли к поселку Батогай, а оттуда повезли нас в тамошний лагерь. Зная, что лагерь этот держат суки, мы не вошли в него, а попросили, чтобы к нам вышел начальник лагеря, некто Пожидаев. Вскоре он появился еще с каким-то офицером. Мы хором предупредили:

— Если ты нас примешь в лагерь — беды тебе не миновать. А если хочешь знать, кто мы такие, спроси (мы назвали несколько имен известных сук, которые находились в этой зоне) у них…

Офицеры, тихонько переговариваясь между собой, скрылись в зоне.

Глядим, поближе к вахте появляется несколько заключенных и вопят нам:

— Ну, звери, такое вам устроим, что будет праздник на всю зону!

— Если мы только войдем в зону. — крикнул я в ответ, — у твоей несчастной матери не хватит слез тебя, суку, оплакать!

Среди стоящих я заметил и одного своего "крестника”: это был сука, которого я не дорезал, и он, полуживой, спасся в другую зону. Он тоже заметил меня: кричал, приплясывал — радовался, что теперь-то он со мною расквитается.

— Мерзотина, — крикнул я ему, — как только войду в зону, ты первый погибнешь от моей руки. На этот раз тебя никто не спасет!

Вернулся начальник. Мы попросили, чтобы к вахте приблизились суки, что смотрят на жизнь более, так сказать, трезво и умно. Они стояли в стороне, не участвуя в криках и ругани. Начальник лагеря вместе со своими офицерами заявили начальнику нашего конвоя, что этих заключенных они в свой лагерь не примут: им, мол, резни не нужно…

Нас повели к берегу. Разрешили собрать топливо и развести костер. Не прошло и двух часов, как подъехал к нам офицер из Управления с автоматчиками. Он подошел к нашему костру, поздоровался и миролюбиво спросил, почему-де мы отказываемся войти в зону.

— Вы, пожалуйста, не притворяйтесь, будто ничего не понимаете! — ответили мы в один голос.

— Вы прекрасно знаете, что это за зона. Если хотите — мы войдем, но за последствия вы будете отвечать, по одному делу вместе с нами пойдете, гражданин начальник!

Офицер быстро сориентировался в обстановке. Сел у костра, задумчиво посматривая то на одного, то на другого, видимо, прикидывая, что с нами делать.

Посоветовавшись, начальство пришло к решению: поместить нас в палатке возле зоны. Ослушаться мы не могли.

В палатке сорока человекам было страшно тесно. Все же мы кое-как расположились на сплошных нарах из жердей. Комаров и прочей нечисти были тучи, а никаких средств от них, конечно, нам не давали. Единственное спасение было в дыме костра, вокруг которого мы и располагались.

Каждый рассказывал, что мог…

Как-то раз один парень (я помню только его имя — Коля) взял гитару и сказал: "Хочешь, Ази, я тебе спою старый романс? Его в тридцатых годах пели в российских кабаках…” Я почему-то запомнил его до сих пор.