Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

— Видно ты в своей Хохландии живал неплохо…

На этот раз мы решили его не трогать, а узнать поточнее, как он ухитряется добывать продукты. Через два дня мы выяснили через кухонных придурков, что 60 % продуктов в котел не попадает.

Повар обменивает их на барахло или продает.

Вчетвером мы пошли в баню, а одного послали за поваром: мол, срочно надо поговорить. Повар явился. Увидев нас, он понял, что дела его плохи. Хотел было вернуться, но у дверей стояли…

Мы сказали ему так:

— Быстро говори, где все, что ты наторговал и наменял за наши кровные продукты!

Он отнекивался, говорил, что ничего не знает, не ведает. Я напомнил ему о гимнастерке, перечислил все, что мы получили за нее. Он побледнел.

— Ну да… Вот только эту гимнастерку и поменял… Нету у меня ничего больше, поверьте!

Корыто схватил его. Закинул приготовленную загодя веревку ему на шею. Другим концом веревка была привязана к потолочной балке.

— Ну так что, падла, скажешь, где твое богатство?

— Нема у меня ничего, отпустите!

Корыто взялся за веревку и приподнял повара на несколько сантиметров над землей… Подержав его немного, отпустил.

— Сука, говори, где все спрятано?!

Повар принялся креститься и божиться, что денег у него никаких нет, вот только эта одна случайная гимнастерка…

Корыто вновь потянул веревку. На этот раз повар провисел чуть подольше и приподняли его чуть повыше…

— Так скажешь? Последний раз спрашиваем. Не ответишь — вздернем. Провисишь здесь до утра, а там похороним.

В ответ вновь послышались уверения в невиновности.

Веревка заскрипела. Повар обделался, из брючин потекла вонючая жижа, глаза жутко выпучились, остекленели…

Мы подумали, что он уже готов, и отпустили веревку. Но он был живехонек. Сразу заговорил, задыхаясь. Корыто ослабил веревку, чтобы можно было разобрать слова.

— Ребята, не убивайте! Я скоро освободиться должен… Хотел чуть прибарахлиться и с деньжатами домой уехать… Прошу вас, у меня старуха-мать дома… Ждет меня… Все отдам, только не убивайте!

— Так где все? Мы тебя не тронем, а следовало бы тебя прикончить, ублюдок!

Тайник он оборудовал в туалете. Там обнаружилась консервная банка с 5000 рублей. А на кухне мы нашли множество барахла: костюмы, сорочки, свитера, туфли…

Одежду мы отдали тем, у кого не хватало теплых вещей, а оставшееся вернули повару. Деньги распределили по бригадам: на всех.

Повара сбросили, назначили другого, и каждый день назначали дежурного, чтобы он следил, все ли кладется в котел. Все это делалось по соглашению с начальником. Он не возражал, только предупредил, чтобы никаких убийств не было.

Посовещавшись, мы решили отдать все деньги бухгалтеру в присутствии начальника и попросить, чтобы в лагерь привезли ящик махорки, ящик сливочного масла и половину свиной туши.

Начальник посмеялся и говорит:

— Полный переворот устроили в лагере!

— Это еще не все, начальник! Ты еще гордиться нами будешь!

Четыре дня мы не выходили на работу. Люди отдохнули, набрались сил. Мы решили поговорить с людьми, чтобы наутро все как один вышли на работу, только дневальных в бараке оставили.

И действительно, после завтрака на вахту собралась вся зона.

Бригада у меня состояла из отчаянных головорезов. Работали мы на лесоповале. Норма была 12 "кубиков” на человека в день. Я должен был принимать у каждого его выработку. Через несколько дней я обнаружил, что некоторые работают хорошо, и даже на отдых им времени хватает, а другие — так, лишь бы день прошел…

Одного такого "артиста” я, наверное, до смерти не забуду. Был он из Мордовии. Звали его Витя Фильчушкин. Как-то я иду проверять работу, а он сидит под деревом и песни поет.

— Фильчушкин, ты это почему не работаешь?

— Ази, знаешь, честно тебе скажу, этот лес мой отец не сажал, да и я его садить не хотел. А уж пилить его и вовсе не хочу.

— Да как же это?! Все работают, пилят, а ты что — лучше всех?

— Хороший лес, Ази, сам пилиться будет, сам штабелеваться, а я его пилить не буду…

— Ладно. Иди, у костра посиди, погрейся. И не болтай в бригаде лишнего.

(Напоминаю, что вор — законник не имеет права заставлять других).

Фильчушкин рад стараться. Сел у костра, руки вытянул, греется. В самом деле, работа очень трудная. На сорока пяти градусном (а бывало и шестьдесят!) морозе пилить и штабелевать было тяжко.

На другой день глядим — Фильчушкина на работе нет: в карцер посадили. Отработав день, мы пошли на ужин. Но я сначала отправился к вахте, попросил вызвать начальника.