Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

— Пусть подойдет кто-нибудь из воров, — предложили мы.

Двое с топорами в руках приблизились к нам. Зажглось еще несколько коптилок…

И многие узнали друг друга. Пошли объятия, поцелуи. Вскоре вся зона была на ногах, так как разнесся слух, что прибыл этап воров-законников. Нашлись пропавшие без вести друзья, о которых многие годы не было ни слуху ни духу.

Лагерь был страшен. Еще при входе в барак мы едва не попадали наземь. Естественно, думали, что это нарочно подстроено — для встречи нежелательных гостей. Но это было не так: у порога накопились огромные кучи мусора, какие-то огрызки бревен, и никому и в голову не приходило убрать хоть немного. Барак был построен из едва обтесанных бревен. На стыках никакой шпаклевки не было, так что стены были, как решето. Сквозняки, холод адский. Но это "проветривание” помогало мало: в бараке стояла такая-вонь, что дыхание спирало. Матрасы были далеко не у всех, остальные спали на голых досках. Лишь несколько воров укрывались одеялами, остальные пытались спастись от холода, завернувшись в телогрейки. Но никто не возмущался, не старался раздобыть постельные принадлежности. Вели себя, как мужики, совсем опустились…

Те из воров, что были поживее и не утратили окончательно человеческого облика, принялись рассказывать нам о ситуации в лагере. Кроме охраны на вышках за воротами в лагере никого не бывает: никаких начальников, никаких надзирателей. Объяснили, что начальство в зону заходить боится. Кормежка ужасная. Света в бараках нет и не предвидится. Ни стола, ни стульев… Лагерь прокаженных!

Мы в один голос принялись ругать обитателей лагеря: "Вы ж сами виноваты, что с вами так обращаются! Хоть бы чистоту навели, ведь от этого зависит ваша жизнь и здоровье! А начальство видит ваше безразличие к самим себе, и тоже относится к вам соответственно”.

Всю ночь мы не сомкнули глаз. Утром мы увидели, что происходит… Зрелище было не из приятных.

Мы, четырнадцать, не отходили друг от друга. Решили попытаться перестроить жизнь в лагере. На работу мы не вышли. Всей группой отправились на кухню. Открыли крышку котла, посмотрели внутрь. К нам тут же подвалил повар со свиной рожей.

— Вам нельзя сюда! Прошу всех удалиться!

— Ты, хохлацкая твоя рожа, видел когда-нибудь, как повар варится в собственном котле? — негромко спросили у него. — Ты лучше скажи: все в котел бросил или кое-что припрятал?

Свиномордый немного смутился. Он все понял — и начал, заикаясь, оправдываться. Мы решили пока не трогать его и покинули кухню, предупредив его строго: если что будет не так, то нам его сальной туши хватит на один-два сытых обеда.

Ночь прошла без всяких приключений. Мы по очереди дежурили, как бы чего не вышло…

Утром после завтрака несколько наших пошли на вахту и предупредили дежурного: если начальник не придет с нами говорить — на работу никто не выйдет. В ответ последовал приказ:

— Всем построиться для выхода на работу! Начальника нет!

Мы отказались.

Поднялся вопль, что если, мол, сейчас же не выйдем на работу, нас расстреляют. Для острастки дали несколько очередей в воздух. Напоминаю, что охранники и надзиратели находились по ту сторону колючей проволоки. Глядели они на нас, словно волки в предчувствии добычи.

Дежурный обратился к нам с "речью”:

— Вы что, поганцы, для нас законы новые выдумывать будете?! Мы не таких ломали, а вас — подавно! Приказываю построиться и выйти на работу!!

Автоматы они держали наизготовку.

— Если хоть одного убьете — будет горе. Лучше по-хорошему зовите начальника.

Предупредив, мы — без лишних слов — повернулись и пошли к баракам. В зону они зайти не решились.

Часов в десять-одиннадцать раздался крик:

— Выходите, начальник пришел!

Из барака мы выслали одного каторжника, который знал начальника в лицо. Вскоре он вернулся.

— Пришел Лиллипут (так в лагере прозвали начальника).

Маленький человечек с глазами рассвирепевшего шакала. Он буквально дрожал всем своим хилым тельцем от ненависти. Еще бы! Нарушили его покой, и кто?! Каторжники!

К вахте пошли все, но разговаривать с ним должны были несколько человек от имени всех заключенных. Мы еще не успели приблизиться к нему, как он завизжал:

— Собирайтесь, бляди, на работу и никаких требований мне не предъявляйте!!! Иначе всех расстреляем за бунт! Или вас давно не расстреливали?!

Он кончил свои слова и хотел было уйти. Мы не перебивали его. Но только он замолк, прекратил свою истерику, думая, что с налету испугал нас, раздались наши слова.