Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

Наутро я обратился к татарину:

— Миша, можно мне у тебя кое-что спросить?

— Пожалуйста, я тебя слушаю, — с явной издевкой ответил он.

— Миша, мы все здесь на равных. Почему ты не даешь спать Коле?

— Не твое дело, — прервал он меня. — Пусть говорит сам за себя.

— Нет, я буду говорить за него.

— Я и тебя заставлю, чтобы ты выпулился, стерва!

Он неожиданно ударил меня рукой с верхних нар. Удар пришелся в переносицу. Я отлетел и врезался затылком в дверной косяк. Последовал второй удар. Я почувствовал, что "плыву”, теряю сознание. Усилием воли я преодолел дурноту. Ненависть придала мне силы. Я схватил крышку от параши и бросился на татарина. Не помню уж, куда я ему попал… Крышка сломалась. Я схватил вторую — от бочки с водой, но почувствовал, что силы покидают меня. Инстинктивно я продолжал наносить удары, совсем-совсем слабые.

Надзиратели ворвались в камеру. Нас вывели на прогулку. Я задыхался, и товарищи под руку вывели меня на двор. Татарин уже был там. Прогулка была общей для двух камер. Увидев меня, несколько человек подошли ко мне. Я рассказал, обращаясь к одному из них, что у нас произошло.

— Что ж вы его на полотенце не затянули? — громко спросил мой товарищ, так, чтобы татарин слышал.

— А вот сейчас прогулка кончится… Зайдем в камеру, я с него живого не слезу. — Я также говорил повышенным тоном, чтобы проверить татарина. Будь он вором-законником, то он должен был подойти к нам открыто и сказать: "Только троньте, собаки!” Но все получилось иначе. Татарин, услышав угрозы, подошел к надзирателю, что-то сказал ему, и его увели.

Лишь потом мы узнали, что этот тип специально был подослан к нам в камеру Мусатовым. Причем, специально для меня. Избить, искалечить, а лучше и убрать совсем. Видно не забыл Мусатов наш разговор, и не хотелось ему уходить "сухим”. А самостоятельно, своими руками, убить меня — вроде неудобно: большой начальник…

Не прошло и двух недель со смерти Сталина, лучшего друга каторжников, как нам было приказано собираться с вещами… Куда, зачем? Ничего не известно. Видно было, что начальство находится в недоумении и замешательстве. Что говорить! Не помри Сталин, никто бы из нас живым не вышел.

Нас пригнали в расположенный неподалеку лагерь. Большинство немедленно были отправлены в больницу.

Дикая история произошла с нашими письмами. Все то время, что мы сидели в крытке, почта к нам не поступала. Был там у нас один надзиратель по фамилии Гречко, мерзавец и циник. Каждый раз во время' своего дежурства он открывал волчок и подначивал заключенных: вот у того, мол, семья такая, у того — вот такая, происходит у вас дома то-то и то-то. Мы не могли понять, чего ему надо. Думали, что просто дразнит, провоцирует…

Однажды он открыл волчок и обратился ко мне:

— Глядите-ка, у Абрамова нашего семья такая благородная, а он такой выкрест… — и захихикал.

— Эй, Гречко, знаешь что? Ты, конечно, парень хороший, я тебя понял. Если есть у тебя чего для нас — так отдай, а нет — иди к ебаной мамочке и не пой нам тут лазаря!

Вот так мы с ним поговорили…

А позже узнали, что этот садист в течение. нескольких месяцев получал наши письма, читал — и уничтожал. Как-то я решил зайти к лагерному почтальону, так как давно ждал весточки из дому. А почтальон рассказал, что письма ко мне приходили 180 почти каждый месяц, некоторые даже с фотокарточками, и он все отдавал надзирателю Гречко.

Сил у меня все еще было мало. Я числился за больницей, но все же решил отправиться на поиски Гречко. Пошел на вахту к дежурному.

— Где Гречко?

— В отпуску.

С вахты я решил зайти в контору, где бывало лагерное начальство. Пошел по коридору, заглядывая в кабинеты. Один из начальства остановил меня и спросил, что мне надо.

— Одного ищу, что у вас работал. Гольдман его фамилия.

— А зачем он тебе?

— Вопрос один хочу разрешить. Остался между нами такой — нерешенный…

— А что за вопрос, если не секрет?

— Я докажу этому типу, что я еврей. Он меня в тюрьме за это держал, думал, что я смеюсь над ним. А я — еврей и горжусь этим, а Гольдману я хотел бы еще разок в морду плюнуть, как уже было в его кабинете!

— Так ты плевал ему в лицо?!

— Нет, не в лицо, я ему харкнул в его проклятую морду! Он после встал, вымылся, вытерся и приказал держать меня в тюрьме до посинения.

Мой рассказ слушало несколько человек. Они переглянулись.

— Ну, так где же он все-таки?

— В отпуску!

— Жаль…

Наступила неловкая пауза.

— Еще можно вопрос?