Александр Брежнев - Снег на Рождество

Уставшие глаза его были грустны. Руки в мазуте. Нос в саже. Провозившись с шаром целые сутки, он прилично устал.

— Простите, доктор, что припоздал маненько, — вздохнул он. — С этим шаром хлопот столько было. Пока ткань клеили, бечева оторвалась. Да всего и не расскажешь. И дочка Любка, как узнала, что ради вас все это делается, запротивилась, говорит, кто же нас, смертных, теперь лечить будет. Но я успокоил ее, мол, нового через месячишко-другой пришлют.

На столе лежал железнодорожный билет на поезд в южном направлении. Все знали в поселке, что этой ночью я должен уехать на юг.

«Итак, завтра ровно в пять моя душа освободится от тела. Как странно все это звучит. Но, рано или поздно, это все же когда-нибудь произойдет. Так что нового я ничего не открываю. Просто ускоряю этот миг…»

Женька задумчиво смотрит на меня. Взяв цветы, я подношу их к лицу, словно пытаясь закрыть в себе какую-то тайную брешь. Их аромат освежает. Моим губам и носу щекотно, когда к ним прикасаются лепестки. В голове кружится.

— Смотри, Жень, только никому не разболтай…

Он молча кивает головой. Затем спрашивает:

— Вы что, даже и записки не оставите?

— Нет, — холодно отвечаю я.

В эти минуты у меня появилось новое решение. Железнодорожный билет я тут же сжигаю в пепельнице. Ставлю в вазу цветы, открываю окно. За окном летний вечер.

А затем позвонил философ. Он был рад как никогда. Опять что-нибудь вычитал. Да, так и есть. Он сообщил мне, что в мире появились видеодиски, на которых можно хранить до 54 000 фотоизображений, и каждое из них можно мгновенно вызвать одним нажатием клавиши на компьютере. А совсем на днях запущены в производство компактные диски вместо грампластинок. На один компактный диск можно записать полмиллиарда буквенных знаков, что соответствует четверти миллиона машинописных страниц. Восторгам его не было конца. Он все говорил и говорил. А в конце он пожелал мне приятного отдыха, сказав при этом, что если бы не я, то ему очень скучно было бы жить в поселке. И положил трубку. А я, наоборот, долго держал ее, прижав к щеке. «Прощай, мой друг. Рано или поздно нам все равно придется распрощаться. И кто раньше, а кто позже уйдет, один Бог знает. Зато завтра я буду точно знать, что я уйду раньше».

За окном трещали кузнечики. И дрожала запыленная листва. Кое-где возникали таинственные вечерние звуки, стайка птичек щебетала на карнизе крыши, звенела цепь на колодце, и изредка где-то далеко по железнодорожному полотну неторопливо пыхтел маневровый.

С распахнутым окном я и заснул.

…Ровно в полпятого утра с рюкзаком за спиною я прибыл к назначенному месту. Огромный воздушный шар с квадратной корзиной, сделанной из лозы, уже ждал меня. Три мешка с песком, висячий клапан для выпуска газа, компас, спасательные жилеты, резиновая надувная лодка, короче, все необходимые вещи для полета занимали в корзине строго необходимые места.

Женьки не было. Вместо него, как и было договорено, пришла его дочка Любка, мастерица по травам и браконьерша похлестче отца. Откозыряв мне и кинув рюкзак мой в корзину, она, ловко открыв зубами бутылку минералки, достала из кармана завернутые в целлофановую бумажку две большие таблетки и протянула их вместе с бутылкой мне.

— Это отец вам велел выпить. Он сказал, что вы знаете…

Я с жадностью проглотил их. И с еще большей жадностью осушил бутылку.

Любка рано осталась без матери. Десять классов заканчивать не стала, а решила отцу помогать.

— Что в рюкзаке? — спросила она, когда мы забрались в корзину.

— Зубная щетка, мыло.

— Ага, все ясно, — и выбросила рюкзак из корзины. Для нее это был ничего не значащий жест, а для меня благороднейший символ-предзнаменование: скоро, очень скоро моя душа перестанет носить тело, а может, уже даже и перестала…

Убрав тормозные веревки с привязанными к ним булыжниками, Любка быстро выпустила из самого большого мешка песок. Шар раза два покачнулся, а затем с ужасно страшным шумом и треском стал подниматься.

— Не бойтесь, это так и должно быть… — и, засмеявшись, она спросила: — Вы меня не помните? Я у вас на приеме была, и не один раз…

Я молча слушал ее. Настроение было паршивым. Хотелось как можно быстрее убраться с земли.

Мы пролетели лес, маленькую деревню. Ночью прошел мелкий дождик, и из-за тумана многого нельзя было разобрать.

— Высота две тысячи метров, — радуясь успешному подъему, произнесла Любка и ударила кулаком по компасу. Фосфорические циферки на шкале ожили, и стрелка бойко задвигалась.