Юрий Гаврилов - Записки комбата

Однако большинство экскурсантов шли к стоящей неподалеку подводной лодке, естественно удивляясь, как могла такая огромная океанская субмарина оказаться здесь, в северо-западной глубинке?

Сибирцева провожали Анюта, названная сестра и Гринягин.

— Ну что, пошли, — Сергей поднял сумку и направился к причалу.

— А эти сумки, я буду нести? — послышался сзади голос Анюты.

— Аня, спасибо тебе, конечно за встречу и за подарки, но я их не возьму. Сама подумай, я не знаю даже, сколько дней, а может и недель, я буду ездить. И все это время тягать лишние двадцать килограмм? — нерешительно отнекивался Сибирцев.

— Ничего не знаю, а чтобы подарки от меня тетушке, Полине Васильевне, передал, — стояла на своем Анюта.

— Какие там подарки — сумка с клюквой, да сумка с сущиком, — голодный год что ли? — ворчал Сибирцев, но сумки все же взял.

Поклажу занесли в двухместную каюту на второй палубе и вернулись к трапу.

Прощания Сибирцев не любил. Казалось, уже все сказано, все решено и последние минуты перед расставанием только лишний раз будоражили нервы.

— Серега, ты не забыл, что в сентябре мы встречаемся в Судаке? — напомнил Саня.

— Да, однозначно. Как только определитесь с поездкой, сразу же звони, и мы с Юлей тут же выедем в Крым.

Провожающих попросили на выход.

Анюта чмокнула Сергея в щеку, передала приветы маме и Юле. Сергей обхватил в прощальном порыве Александра.

В повисшей тишине раздался прощальный гудок теплохода, отдали швартовые и корабль медленно, как бы нехотя, отвалил от причала.

Каюта Сибирцеву понравилась. Она не была роскошной, но просторной, светлой и удобной, похожей на купе мягкого вагона СВ.

Закрыв каюту на ключ (сосед, по словам стюарда, должен подселиться в Петрозаводске), Сибирцев вышел на палубу.

Теплоход заходил в первый шлюз Волго-Балта… Мысли невольно окунулись в детство, ведь последний раз этим маршрутом на судне он шел, если не изменяет память, лет эдак сорок назад! Он видел обложенные зеленым дерном тыльные стороны шлюзовой камеры. А ведь это он, тогда еще мальчик Сережа, в далекие шестидесятые, подрабатывая на каникулах, укладывал этот (а может другой) дерн.

Начался сброс воды. Подвижные причальные устройства для учалки судов медленно скатывались, скрипя колесами, вместе с уходящей из камеры водой. Бетонные, серо-зеленые слизистые стены шлюза как бы наползали на корабль, пытаясь зажать его в своих створах на тринадцатиметровой глубине.

Пять метров, шесть, семь.., — плавно менялась глубина спуска. Скрылось солнце, повеяло прохладой, опустилась синеватая мгла. Тринадцать… Скрежет чалок затих, спуск закончился. Впереди медленно растворялись выходные ворота. Теплоход двинулся на речной простор.

С правого борта «проплыло» Кривое Колено и кирпичный завод. Теплоход шел по реке Вытегре, по до боли знакомым с детства местам, к устью Онего.

«Вот здесь я ловил на донки лещей, а вот на той полузатонувшей барже праздновали с Вовкой Старковым мое шестнадцатилетие. Помнится, тогда впервые пили „Бренди“. А тут вытащили из воды полупудового судака, раненого винтом проходящей самоходки», — вспоминал Сибирцев.

Слева показался Онежский обводной канал. По нему через копани можно выйти в Котечное и Великое озера. А какая там рыбалка!

А вот и старый трудяга-земснаряд, много лет углубляющий фарватер.

Вышли в устье. Справа показался маяк и несколько старых домиков. «В них тоже приходилось ночевать. Последний раз это было лет восемь назад, когда жили здесь несколько дней тремя семьями: Сибирцевы, Гринягины и Паршуковы. Саня тогда, помнится, вообще не пил. А если учесть, что он не выкурил за всю жизнь ни одной сигареты, то здоровье у него еще ого-го! И, дай бог!.. Точно, вот тот дом под маяком, Сереги Паршукова…», — Сибирцев пристально вглядывался в удаляющийся берег.

Вода из грязно-коричневой становилась сначала серой, затем бирюзовой и, наконец, темно-синей. Корабль вышел в открытое озеро.

Вот оно — Онего! Двести пятьдесят километров в длину и восемьдесят в ширину, с глубинами до ста тридцати метров!

«Какое же это озеро? — спросишь ты, читатель, — это же настоящее море!» И будешь прав. Конечно — море!

За кормой появились чайки, сначала мелкие, прибрежные, черноголовые, затем белые крупные, морские.

Справа вдали виднелась Андомская гора. На сердце навалила тоска, ведь там они были с Любой, выброшенные на берег отколовшейся льдиной.

Опустились сумерки, стало прохладно. Сибирцев, поежившись, вернулся в каюту.