Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

— Групповой секс с подчиненными начинается! — съязвил сидящий рядом со мной Мешков и ухмыльнулся, но очки у него подозрительно запотели, нос вытянулся, а редкие, просвечивающие завитки на затылке встали дыбом.

«Трусишь, братец кролик! — невольно улыбнулся я, ощущая, что и у меня улыбка выходит кислой. — Правильно трусишь! Наши коллегии давно уже превратились в карательный орган, нечто наподобие огромного живого желудка: кого бы съесть?! Как говорили в старину, гога и магога !»

Открыл заседание коллегии Фертов. Он любил и умел поговорить, и на первых порах его красноречие производило впечатление, но со временем стало понятно: диапазон разумений Михаила Николаевича достаточно узок, он повторяется, сам того не замечая. Вот и теперь, красуясь и взбадриваясь перед подневольной публикой, он в очередной раз вспомнил об указе Петра I «О должности генерал-прокурора» и, назидательно проткнув воздух пальцем, даже процитировал: «И понеже сей чин — яко око наше и стряпчий в делах государственных». Затем он посетовал, что, к сожалению, не во всех структурных подразделениях прокуратуры области надлежащим образом исполняются приказы Генерального прокурора, тогда как они, приказы, для того и предназначены, чтобы… Здесь он отвлекся и поведал о том, что изначально известно каждому прокурору. Затем пошли примеры из жизни, сравнения с областью, в которой ранее работал Михаил Николаевич, — естественно, не в нашу пользу. Далее был рассказан анекдот, который мы уже слышали из его уст не менее пяти раз. Тем не менее смешок прокатился по залу, что дало повод председательствующему нахмурить брови и перейти к сути вопроса. А суть такова, изрек прокурор области, что организация работы в отделе по надзору за соблюдением законов спецподразделениями вызывает серьезные нарекания. И проверка это подтвердила.

— Мы должны быть объективны, проявить принципиальность в первую очередь по отношению к самим себе, — пафосно закончил вступительную речь прокурор области и предоставил слово возглавлявшему комиссию Чумовому.

Богдан Брониславович оседлал трибуну, раскрыл папку со справкой, тяжко вздохнул и, отыскав меня взглядом, просиял двумя рядами вкривь и вкось посаженных зубов.

Справка была «черной», я наперед ознакомился с нею и потому мало вслушивался в гундосое сопение Отпедикюренного. Главным для меня был вывод комиссии, что организация работы отдела «не в полной мере отвечает требованиям приказов Генерального прокурора», и этот вывод по негласным чиновничьим понятиям грозил мне самое большее выговором. Тоже мне страсти-мордасти: выговор! Сколько их уже было на моем счету! Одно настораживало: почему так счастлив мой недруг Чумовой? Бодро тараторит и сияет, сияет, будто сел на лампочку? Что так, лощеное, но ущербное чучело? Придумал очередную пакость?

Задумавшись, я что-то упустил под конец выступления Чумового, что-то важное и значимое для себя, и только внезапно повисшая в зале тишина, как если бы все вокруг недоуменно встрепенулись и замерли, вернула меня к действительности. Я поднял на докладчика глаза, и тот с нескрываемым удовлетворением повторил, попеременно взглядывая то на меня, то на прокурора области:

— Да-да, комиссия пришла к выводу, что организация работы в отделе не отвечает требованиям отраслевых приказов Генерального прокурора. И вообще, я никогда не скрывал своего личного мнения о том, что вы, Евгений Николаевич, как руководитель занимаете не свое место.

Вот оно как! Накануне коллегии выводы комиссии были изменены, да так нагло и беззастенчиво, что даже копию справки, врученную мне, не посчитали нужным заменить на другую. Когда это сделали? До моего вчерашнего разговора с Фертовым или после ? Как бы там ни было, но такие изменения не могли быть внесены в справку без его высочайшего повеления. Ладно, посмотрим, что будет дальше!

А дальше выступали члены комиссии. Бабуин напрягал лоб, пытаясь состроить на лице глубокомысленную гримасу, Бамбула встряхивала, точно схваченным за загривок котом, нарядом с неряшливо подшитыми жалобами, Удавка изгалялась над куцыми записями о ходе судебного разбирательства, произведенными в надзорном производстве ленивым Дурнопьяновым. Единодушие у этих троих было полное. Правда, остальные члены комиссии говорили осторожно, не были столь категоричны с выводами, но известно, что осторожность всегда выглядит бледнее прямых нападок.

— Какой ужас! — скоморошничая, придвинулся ко мне Мешков, и я увидел, как на виске у него вздувается и опадает трепетная голубая жилка. — Почему бы нас не повесить, как предателей родины?