Владимир Стасов - Прискорбные эстетики

Недавно один из русских художников испытал на себе усердие наших охранителей по части искусства. Почуяв с его стороны нечто до крайности преступное, они набросились на него с примерною ревностью, и если не до смерти загрызли его, то в этом уже, конечно, не они остались виноваты. Событие настолько примечательное и любопытное, что, конечно, стоит о нем рассказать читателям.

Один из молодых наших живописцев, г. Репин, осмелился быть не только автором талантливых картин, но также самобытным и смелым мыслителем по части своего искусства — согласитесь, это такая беда, с которою ничего не может сравниться.

Покуда он только писал свои картины и молчал про картины других — все шло хорошо, гг. наши критики оставались им довольны и ничего против него не имели: талант его их не беспокоил. «Дочь Иаирова», «Русские и славянские музыканты», «Бурлаки» оказывались добрыми картинами, стоящими похвалы и одобрения, а автор их — художником, внушающим лучшие надежды. Но после произошло событие, которое переворотило все вверх дном.

Я напечатал в «Пчеле» отрывки из писем, писанных ко мне г. Репиным из-за границы. Делая это, я думал, что делаю очень хорошо, что оказываю услугу нашей публике, потому что покажу ей, какие между нашими художниками есть люди сильные и самобытные, способные не только водить кистью по холсту и повторять давно прикрепленные во всех головах художественные мнения и предрассудки, но также и собственными, свежими глазами пристально вглядываться в создания старого и нового художества.

Оказалось, что для очень многих это совсем не так и что рассматривать и разбирать что-нибудь из существующего — сущий разбой и пожар. Множество лбов грозно наморщилось, множество губ неприязненно сжалось, и все закричали в ужасе и негодовании: «Репин властей не признает, Репин бунтовщик — казнить его!» [1] Так думал и Тургенев; см. его письма: 1) к В. В. Стасову, от 3/15 апреля 1875 года, в «Северном вестнике», 1888, № 10, стр. 173, и 2) к Я. П. Полонскому, от 9 марта 1875 года, в «Первом собрании писем И. C. Тургенева», СПб., 1884, стр. 255. — В. С. Но когда приехали, из-за границы, картины, написанные там в последнее время г. Репиным, и были выставлены (в течение ноября и декабря) в залах Академии художеств, о! тогда наши художественные критики тотчас же выплыли наружу и тут задали себя знать г. Репину, этому буйному, вредному, непокорному, рассуждающему художнику. Они (если не все, то большинство) сию же секунду заговорили: «А поди-ка сюда, любезнейший, дай-ка мы тебя самого проэкзаменуем! Ты что затеял? Старших браковать, великих людей заподозривать, к какому-то непризванному суду тягать художников, давным-давно признанных и занумерованных с лучшими баллами? Ты что дерзко смотришь и еще дерзше рассуждаешь!» И вот тотчас же г. Репин был атакован на всех пунктах, сбит и смят под ноги. Его картины оказались бессмысленными, ничего не значащими и ничего не стоящими, а сам он — несчастным птенцом, которому надо не других осуждать, а самому учиться; и если был неуспех у его новых картин, то вся тому причина — одно только его непозволительное самомнение, непростительное высокомерие автора.

Конечно, ревность художественных консерваторов заслуживает всякой похвалы и поощрения, однако же вот что жалко: во всем, что они говорят про г. Репина, ни одного слова нет правды, и если одна половина их обвинений — нападки на его мнение — пустейшая выдумка и клевета, другая — нападки на его новые картины — не что иное, как доказательство крайнего непонимания их в деле искусства.

У нас художественных критиков так мало, так мало, оказии для их появления со своим товаром так редки, так редки; — не обидно ли видеть после этого, что всякий раз, когда они даже и появятся, от них ничего не дождешься, кроме небылиц или глубочайшего невежества?

Я не стану перебирать, одного за другим, всех наших критиков, не стану приводить все их мнения, но, мне кажется, будет совершенно достаточно, если я, для примера, выставлю здесь напоказ слова и размышления двух самых противоположных между ними, одного идеалиста и одного позитивиста. У них взгляды самые разнообразные, образ мыслей и доводы самые непохожие, и, однако же, в главном они совершенно сходятся — в досаде и негодовании на общего врага, на непочтительного к старшим молокососа. От этого можно этих двух взять за лучшие образчики: это люди солидные, надежные, — они и за себя постоят, и за других ответят.