Владимир Стасов - Русская живопись и скульптура на лондонской выставке

Какая перемена! Какое превращение! Десять лет тому назад, перед началом всемирной выставки 1862 года, я с досадой и негодованием писал про ту жалкую «провизию», которую наша Академия художеств посылала в то время в Лондон; после окончания выставки я с сожалением рассказывал про то печальное впечатление, которое всякий выносил из русского отделения, тощего и мизерного. Тогдашние английские критики везде повторяли, что русское искусство не самостоятельно, ничтожно, все состоит из одного подражания, а с подражанием далеко не уйдешь и вечно простоишь только в «хвосте» у других. На парижской выставке 1867 года понятия о нас почти не изменились; в Мюнхене, в 1869 году, нас вовсе не было, едва только 3–4 плохие или посредственные, да и то как-то случайно попавшие, картины и скульптуры угрюмо прятались по кое-каким углам, никем не замеченные. В прошлом году России вовсе не было в Лондоне, точно кто-нибудь тщательно выскреб ее оттуда. И вдруг перемена декораций, блестящее превращение, слава и торжество, громкие, неожиданные! После долгих антрактов, ленивых потягиваний и проволочек русское искусство вдруг присутствует на всемирной выставке, но как присутствует! Все его увидали, все заметили, все с почтением поклонились ему, все сказали в один голос, что оно есть, что оно значительно и что вперед приходится с ним серьезно считаться: оно уже не дилетант, не новичок, не какой-то «Jérôme Paturot à la recherche d'un position sociale», a могучий лев, наложивший сильную лапу на свое дело и смело озирающийся по сторонам.

Целая толпа лондонских журналов в один голос объявила, что русское искусство перещеголяло все остальные школы на нынешней выставке, поразило и удивило всех, кто что-нибудь понимает в искусстве, и одним махом стало вдруг необыкновенно высоко. Бывало ли когда-нибудь говорено и писано в Европе что-нибудь подобное про Россию? Ведь еще в первый раз! Но если так, то все нынешние великолепные отзывы о русском искусстве, что они такое, неужели общий комплот английских журналистов в пользу нас, благодетельная стачка или действительная, сущая правда?

Еще недавно говорил мне один из самых талантливых наших писателей, более других интересующийся художественными делами, [1] И. С. Тургенев. — В. С. что русское искусство — это что-то вроде поля раннего, начинающегося весной, когда всюду просыпается жизнь, все копошится и движется, и тысячи червячков и букашек карабкаются и начинают выползать из земли. Вот все, что талантливый литератор успел открыть в современном нашем искусстве. Но ведь зато он русский, т. е. человек по преимуществу близорукий на все, что только у нас есть в самом деле самостоятельного и сильного. Но ведь зато он ревностный поклонник Европы, даже и во всем том, что у ней есть залежалого и повысохшего. Ведь ему, как многим любезным соотечественникам, нужно, чтобы наперед пришли и посмотрели иностранцы и приложили свою пломбу.

Вот такую-то пломбу нынче и начинают прикладывать английские критики к русской живописи и скульптуре. Они открывают новый для себя мир, они думают, что вот только сейчас, словно нарочно для которой-нибудь европейской выставки, наше искусство понатужилось и сделало свое salto-mortale. Что ж: пускай себе. Пусть воображают что угодно, хотя бы долго даже не подозревая, что наша школа сложилась довольно давно уже, что у ней немало есть примечательных художников и произведений, вовсе не попавших на выставки, и что на нынешний раз пустилась в Лондон лишь очень малая и даже вовсе не главная часть всего того, чем мы теперь можем гордиться. Но, как бы ни было, поворот в европейском мнении начинает совершаться, прежние предрассудки насчет нашего искусства поломаны, и это уже очень много. Посмотрим же, что про нас нынче говорят и пишут в Лондоне.

«Athenaeum» сказал, что по части искусства на нынешней всемирной выставке «из всех государств всего лучше представлена Россия, а всего хуже — Бельгия»; что «русское искусство хотя и приходится сродни немецкому более, чем всякому другому, но оно менее схоластично, гораздо живее, разнообразнее, оригинальнее, подвижнее. Русское искусство любит держаться в крайностях, т. е оно всегда либо выше, либо ниже посредственности, и при этом несравненно естественнее и менее оседлано условностями всякого рода, чем немецкое, которое педантично и тупо. В техническом отношении русские, очевидно, многим обязаны французскому такту и выработке, но все-таки они решительно ни одной школе не уступают в индивидуальности и могучести».