Тони Моррисон - Любовь [litres]

Так что дело не в том, был ли он хорошим сыном или очень плохим. Ему надо было быть просто интересным. Подозреваю, что он решил быть хорошим по чистой случайности. Мистера Коузи восхищало все, что бы ни делал и ни говорил Билли-младший. Он никаких денег для него не жалел, всюду таскал с собой. Мальчик и волосы расчесывал на прямой пробор, как отец, и кепку носил такую же, как у отца, – они чудно смотрелись вместе. Пока одного стригли в парикмахерской, другой в это время забавлял клиентов в очереди; они всегда сидели рядом – и на трибуне, болея за «Игл», и на стульчиках на певческих конкурсах, и за узкими столами в сельских забегаловках, где выступали молодые музыканты. Они ночевали в меблированных комнатах или просто заходили туда поболтать с постояльцами. По словам мистера Коузи, он хотел, чтобы Билли-младший побольше наблюдал за работой мужчин и видел, как они дорожат своим ремеслом. Поэтому они ездили на Пердидо-стрит послушать Кинга Оливера, в Мемфис – на «Тайгерс», в Бирмингем – на «Бэронс». Он водил его смотреть, как повара придирчиво выбирают продукты на рынке, как рыбаки сортируют устриц, как работают бармены, бильярдисты, уличные карманники и церковные певцы. И все это были уроки труда, преподанные человеком, который гордился своими умениями. Мистер Коузи говорил, что это и есть настоящее образование, которое может дать мальчику только жизнь. Но по мне, это выглядело как прогул школы его отца. Как способ забыть уроки, которые вдалбливал ему Дурак.

Повышенное внимание не испортило мальчишку. Он знал свою основную обязанность и всегда выполнял ее на пятерку: он только застенчиво улыбался, когда его отец бахвалился успехами сына перед скучающими приятелями. Бахвалился его умением кидать мяч, его хладнокровием в минуту опасности. И как он ловко, лучше любого врача, вытащил согнутый крючок из щеки незнакомой девочки. Я это видела своими глазами. Однажды я принесла им на пляж обед – они там забавлялись: бейсбольными битами запускали камешки в океан. А неподалеку от них стояла девчушка лет девяти-десяти с удочкой в руке. Кого она надеялась там поймать? Да кто ж знает. Чешуйчатые не водятся так близко от берега. Налетевший порыв ветра подбросил леску, и самодельный крючок впился ей в щеку. Ее пальчики были все в крови, когда Билли-младший к ней подбежал. Он ловко выдернул крючок, а она, не проронив ни слезинки, ни всхлипа, поблагодарила его, прижав ладошку к щеке. Но мы все равно отвели ее в отель, я усадила ее в беседке, промыла ранку на щеке, намазала смесью сока алоэ и меда и подумала, что она уже большая и столбняк ей не грозит. Со временем, как обычно, мистер Кроузи начал расцвечивать это происшествие все новыми подробностями. В зависимости от его настроения и аудитории он подавал эту историю так, будто если бы не Билли-младший, девочку уволокла бы в воду меч-рыба. Или что сын аккуратно вынул крючок у девочки из века. Билли только посмеивался над этими россказнями. Он всегда и во всем следовал советам отца, в том числе и в выборе невесты: жениться, мол, надо на преданной, не расчетливой девушке. И Билли-младший выбрал Мэй, которая, как всем было ясно, никогда бы не встала между отцом и сыном и не посягнула бы на скреплявшие их узы. Мистер Коузи поначалу сильно встревожился, не одобрив выбор сына, но успокоился, увидев, что невеста восхищена отелем и что она демонстрирует понимание потребностей незаурядных мужчин. И если я в отеле была прислугой, то Мэй – рабыней. Вся ее жизнь заключалась в том, чтобы исполнять любую прихоть мужчин Коузи. Больше отца, чем сына. Больше отца, чем собственной дочери. А чего желал мистер Коузи, вдовец, того в 1930 году было невозможно исполнить. В тот год вся страна стала жить на государственные пособия, как жили в Ап-Бич все – кому, конечно, повезло. А кому не повезло, те кончали с собой или отправлялись бродяжничать. Но мистер Коузи воспользовался ситуацией. Он выкупил разорившийся клуб «только для белых» в Сукер-Бей у человека, которому хватило честности признаться, что хоть он и поклялся господу и папаше никогда не продавать свое заведение черномазым, он рад-радешенек нарушить данную клятву и увезти свою семью подальше от этой загаженной птицами и продуваемой ураганными ветрами дыры.

И кто мог подумать, что в самый разгар Депрессии цветным захочется исполнять музыку, а если так, то кто будет за это платить? Мистер Коузи – вот кто! Потому что он знал то, что было ведомо любому уличному музыканту: там, где музыка, – там всегда деньги. А если сомневаетесь, зайдите в любую церковь. И еще он кое во что верил. Если с цветными музыкантами хорошо обходиться, хорошо им платить и хвалить, они всем разболтают о замечательном заведении, куда их впускают через парадный вход, а не через служебную дверь, где они едят в общем зале, а не на кухне, сидят за одним столом с посетителями, спят на кроватях, а не в грузовиках, не в автобусах и не в борделях на окраине. О заведении, где их инструменты всегда в целости и сохранности, коктейли не разводят водой, а их талант так ценят, что им незачем ехать через океан в Копенгаген или Париж в поисках славы. Толпы цветных будут рады платить только за то, чтобы окунуться в такую атмосферу. Те, у кого есть деньги, были готовы их тратить, те, у кого их не было, стремились их найти. Приятно думать, будто все негры обречены на нищету, и считать тех, кто не беден, кто хорошо зарабатывает и умеет сберечь заработанное, чудесным, но постыдным исключением. Цветным нравилось так думать, потому что в те дни они верили в бедность, они почитали ее за добродетель и верный признак честной жизни. А у кого денег куры не клюют – те, мол, мечены печатью зла и обагрены чужой кровью. Но мистеру Коузи было на это плевать. Ему хотелось создать развлекательное заведение для тех, кто думал так же, как он, и кто искал способ опровергнуть историю своего народа.