Тони Моррисон - Любовь [litres]

В конце конов Мэй утихомирилась, но своих взглядов не изменила. Она просто начала таскать вещи, чтобы уберечь от керосинового пламени, которое, как она была уверена, со дня на день вспыхнет в отеле. И от гранат, которые будут бросать в окна отеля, и от противопехотных мин, которые уже зарыты в пляжном песке. Маршруты ее поисков были обширны и точны. Она регулярно патрулировала пляж и натянула леску перед дверью в свою спальню. Она прятала документы и булавки. И в 1955 году, когда тело избитого до полусмерти подростка наглядно свидетельствовало, насколько серьезно белые воспринимают любые проявления непокорности, а в воздухе запахло грядущими беспорядками, как только до курорта дошли слухи о бойкоте в Алабаме [29] Имеется в виду организованная чернокожими активистами акция бойкота автобусов с отдельными местами для белых и цветных в штате Алабама в 1950-е гг. , для Мэй осталась лишь одна неприступная крепость – отель, – и она закопала в песок свидетельство о праве собственности на недвижимость. Спустя десять лет клиенты отеля, вспыльчивые и шумные, относились к ней как к пустому месту. И когда волны черного протеста докатились до тихого побережья, захватив также и деловые кварталы, она вверила своим заботам еще и дом номер один по Монарх-стрит. Не имея никакого авторитета ни на курорте, ни в доме, она затаилась, словно забилась в раковину среди натасканного ею добра. Деньги и столовые приборы она держала в коробках из-под риса «Анкл Бенс»; под тонкими льняными скатертями прятала рулоны туалетной бумаги и тюбики зубной пасты; дупла деревьев в саду были забиты ее нижним бельем на всякий пожарный случай; семейные фотографии, подарочные альбомы, записки и прочий хлам она запихала в мешки и коробки и прибрала в потайные места…

И вот, шумно дыша, она заходит в кухню отеля с коробкой из-под «Ринзо» как раз в тот момент, когда Хид упрекает Л. за то, что та не желает вскрыть упаковки – зря, что ли, деньги уплачены? – и воспользоваться новой кухонной техникой, благодаря которой приготовление блюд заметно ускорится. Л., не глядя на нее, продолжает молча макать кусочки цыпленка в яичный соус, а потом обваливать их в муке. И тут со сковородки выплескивается кипящий жир – и раскаленная струя падает прямо на ладонь Хид.

До недавних пор единственное, что ей запомнилось про тот случай, – боль от ожога. И вот тридцать лет спустя, протирая руки лосьоном, она вспомнила еще кое-что. То, что было до выплеска кипящего жира. Как она остановила Мэй, как залезла в коробку из-под стирального порошка и увидела там упаковку оставшихся с прошлого Нового года праздничных салфеток, коктейльных соломинок, бумажных шляп – и пачку старых меню. Как услышала слова Мэй: «Мне нужно это убрать». И как в тот же вечер коробки с новым кухонным оборудованием исчезли, а потом она их случайно нашла на чердаке – это был последний бессловесный бунт Л. И теперь Хид была уверена, что та коробка с хламом Мэй так и осталась на чердаке. Там должны лежать те пятьдесят меню. Их составляли раз в день, или на неделю, или на месяц, в зависимости от капризов Л., и на каждом меню проставляли дату, свидетельствовавшую о свежести продуктов и домовитой аккуратности повара. Если она получила ожог кипящим жиром в 1964-м или 1965 году, когда волнения в Миссисипи или Уоттсе [30] Речь идет о расовых волнениях в штате Миссисипи в 1962 г., когда президенту Кеннеди даже пришлось объявить там военное положение, и о восстании в Уоттсе, «черном» пригороде Лос-Анджелеса, в 1965 г. вызвали у Мэй такой ужас, что за ней приходилось все время следить и возвращать украденные ею вещи, то, значит, припрятанные ею меню напечатали через семь лет после того меню 1958 года, которое официально считается единственным законным завещанием Билла Коузи. В той коробке лежит целый ворох меню. А ей-то требуется только одно… Меню да вороватая душа и молодая твердая рука, умеющая писать прописью.

Старая добрая Мэй. Годы хитроумия, десятилетия безумия – и то, и другое могло бы заменить простодушие, и тогда, глядишь, все пошло бы по-другому. Будь она сейчас жива – это бы ее убило. Задолго до смерти она превратилась в привидение из народного водевиля, бродя по комнатам отеля и прячась за дверями, пока не поняла, что безопаснее просто припрятать свидетельство той жизни, которой «черная» революция шестидесятых хотела ее лишить. Но теперь она воистину упокоилась с миром, так как, когда она умерла в 1976 году, обожаемая ею смертная казнь вновь вернулась в моду, и она просто пережила ту революцию. Однако ее призрак, в каске и при кобуре, был жив и набирал силу.