Тони Моррисон - Любовь [litres]

На вывеске снаружи осталось лишь «Кафе…рий Масео», но вообще-то это была моя закусочная. Не на словах, а на деле. Я готовила для Билла Коузи без малого пятьдесят лет, до самого дня его смерти, и цветы с его похорон еще не завяли, когда я ушла от его женщин. Я и так сделала для них все, что могла. Настала пора уйти. Только чтобы не помереть с голоду, я занялась стиркой, а иначе не взялась бы. Но когда у тебя в доме проходной двор: клиенты то приходят, то уходят, – это невыносимо, и я вняла просьбам Масео. Он прославился своей фирменной жареной рыбой (он жарил ее до черноты, до хрустящей корочки, а внутри она оставалась нежнейшей и сочной), но вот его гарниры всегда оставляли желать лучшего. О, какие чудеса я вытворяю с окрой [22] Окра (бамия) – овощная культура. и сладким картофелем, а чего стоит мое жаркое из гороха с картошкой, да и вообще почти все, что я готовлю, а чего только я ни готовлю, всех сегодняшних невест, только и умеющих что покупать еду на вынос, может вогнать в краску стыда моя стряпня – если бы у них была его хоть капля, да ее нет. Когда-то в каждом доме был свой повар – мастер, умеющий делать тосты на открытом огне, а не в этих алюминиевых коробках, или взбивать соус ложкой, а не миксером, кто знал секрет пышного кекса с корицей. Но теперь никто ничего не знает. Люди ждут Рождества или Дня благодарения, чтобы пару раз в году уважить свою кухонную утварь. А в остальные дни они рады приходить в кафетерий Масео да сокрушаться, что я упала замертво у плиты. Когда-то я весь путь от дома до работы проходила пешком, но потом мои ноги стали опухать, и пришлось мне уволиться. И вот проходит несколько недель, я с утра до вечера смотрю телевизор и лечу ноги, и в один прекрасный день Масео стучится в мою дверь и говорит, что устал видеть пустые столики в своем кафетерии. Говорит, что готов каждый день гонять свою машину от Ап-Бич до Силка и обратно, если только я снова его спасу. Я ему говорю: дело не только в том, что я не могу ходить пешком, я же еще не могу долго стоять. Но и на это у него был план! Он смастерил для меня высокий стул на колесиках, так чтобы я могла перемещаться от плиты к раковине и разделочному столу. Ноги мои потом зажили, но я так привыкла к колесному транспорту, что уж не смогла от него отказаться.

Все, кто помнит мое настоящее имя, уже мертвы или уехали, и никто больше не интересуется, как меня зовут. Даже малые дети, у которых времени немерено, относятся ко мне как к мертвой и больше обо мне не спрашивают. Кто-то думал, что я Луиза или Люсиль, потому что когда-то видели, как я брала у швейцара карандаш и подписывала свой конверт с церковным пожертвованием одной буквой «Л». А другие, слыша, как ко мне обращались или говорили обо мне, считали, что меня зовут Эл – сокращенное от Элеоноры или Эльвиры. Все они ошибаются. Во всяком случае, все устали ломать голову. Как устали называть кафетерий Масео просто «Масео» или подставлять недостающие буквы в название. Теперь он известен как кафе «Рий», и как любимый завсегдатай, которого задарма доставляют до места, я до сих пор там раскатываю на своем стуле.

Девушки обожают это заведение. Цедя ледяной чай с гвоздикой, они сплетничают с подружками, обсуждают, что он сказал да что он сделал, и гадают, что он имел в виду. Типа «он три дня мне не звонил, а когда я ему позвонила, ему сразу же приспичило встретиться! Ну вот видишь! Он бы так не сказал, если бы не хотел быть с тобой. О, перестань! Когда я туда приехала, у нас вышел долгий разговор, и он вообще впервые меня выслушал. Ну, конечно. Почему нет? Ему надо было просто дождаться, когда ты заткнешься, и тогда-то он смог запустить в работу свой язык. А я думала, он встречается с этой… как там ее? Не, они разбежались. Он предложил мне переехать к нему. Сначала подпиши бумаги, дорогая! Мне никто не нужен кроме него! И смотри, никаких общих счетов, слышишь? Ты будешь морского леща?»

Дуры! Но своим присутствием они добавляют остринки обеденным посиделкам и взбадривают одиноких мужчин за соседними столиками, которые подслушивают их трепотню.

У нас там никогда не было официанток. Все блюда выставлены на подогреваемых паром подносах, и после того как ваша тарелка наполнится, вы идете с ней к кассе, где Масео, или его жена, или один из его бесчисленных сыновей, подсчитывают, на сколько вы набрали еды, и называют окончательную цену. После чего вы можете все съесть тут же или унести домой.

Девушка без нижнего белья – она называет себя Джуниор – частенько сюда заходит. Когда я ее первый раз у нас увидела, то решила, что она из банды мотоциклистов. Сапоги. Кожаная куртка. Копна волос. Масео тоже так и вылупился на нее – даже не сразу смог нацепить крышку на ее стакан кофе. Второй раз она появилась в воскресенье, как раз перед окончанием церковной службы. Она прошлась вдоль прилавка с подносами, осмотрела блюда, и взгляд у нее был точно такой, как у того ребенка в рекламе «Спаси малыша от голода». Я как раз отдыхала у раковины с чашкой горячего бульона и дула на него, прежде чем обмакнуть кусок хлеба. Я видела, как она фланирует взад-вперед, словно пантера какая. Копны волос уже не было. Теперь ее сменил миллион длинных кудельков, смазанных на кончиках чем-то блестящим, на ногтях синий лак, а губная помада – цвета черной смородины. На ней был ее прежний кожаный жакет, но юбка теперь была длинная, и сквозь нее просвечивало все: и комбинашка в крупных красных цветах, едва доходившая до высоких сапог, и срамные места, которыми она щеголяла так же, как этими своими красными георгинами и гвоздиками.