Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

…Помимо любви, человеком управляет боль! Точнее — страх физической боли! Любовь и страх. Две движущие силы жизни.

К тому времени мне принесли протоколы судебного заседания — пять тысяч листов! Эта внушительная стопка бумаги служила мне сиденьем днем, а по утрам, когда забирали матрас, подушкой. Также на протоколах было удобно отжиматься.

Я не спеша знакомился с протоколом, делал пометки, на основе которых составлял дополнения к кассационной жалобе… Дни мои были наполнены разной деятельностью. Мозг получал хорошую стимуляцию. Ментальная тоска отсутствовала (именно она больше всего меня мучила в длинных сутках карцерного прозябания). Для дурных мыслей не оставалось времени и места.

Каждый день я отжимался, подтягивался на решетке, делал упражнения на пресс. На прогулке, с наручниками сзади, я бегал и приседал. Я окреп морально и физически. Мне помогала моя музыка, помогала умственная работа. У меня была светлая камера с форточкой и дневным светом, немного хорошей еды, сигареты, изредка алкоголь, в малых дозах, но достаточно, чтобы вызвать острую ностальгию по утраченной свободе.

Был телефон, где звучали родные голоса, в том числе и Ее голос. Были книги, в конце концов. Были цели, надежды, иллюзии и новое желание бороться за жизнь! Просто бороться. Все казалось не так плохо. Приходил Слава, приносил письма, подкрадывалась весна, зачастило солнце. Все живое предчувствовало оттепель. Я так же тянул дни в карцере — одна «пятнашка» за другой. Но это мне никак не мешало получать удовольствие от жизни даже в тех условиях, в которых она протекала.

Мысль о суициде казалась теперь для меня абсурдной и дикой. Я даже не заметил, как перешел ту грань, за которой уже не существовало вынужденной гибели, а были только жажда борьбы и желание проверить свою прочность, заглянув в будущее, и посмотреть, что со мной будет. Посмотреть: что там ?

Эта метаморфоза, этот жуткой нырок в безысходную, отчаянную муть дна и обратно, к поверхности света, эти две разные глубины жизни, между которыми я балансировал, говорили мне, что жизнь состоит из разительных контрастов и полноценно прожитой жизнью может зваться только та, которая включала в себя все прожитые в ней качества и состояния. Я понял, что мое «ПЖ» — не бездонный ужас, а лишь отрезок времени, переход к иному, тяжелому испытанию, опыту, который трудно будет изжить и перемолоть в прошлое. Но жизнь сама еще не перечеркнута, и ее однозначно стоит продолжать. Продолжать жить жизнь.

Это был новый этап, новый виток, терновый венок. Долгий путь, требующий нечеловеческих усилий и терпения. И я готов был к нему.

Стерпевший до конца — получит награду.

Ознакомившись с протоколами судебного заседания, проанализировав семь килограммов бумажного текста, я написал замечания к протоколу, которых имелось в небольшом количестве. Я был слегка удивлен порядочностью судебной канцелярии и судьей, который счел «правильным» соблюсти соответствие между словами, произнесенными в суде, и отражением их в протоколе. За исключением некоторых «опечаток».

Я составил заключительную, со всеми собранными дополнениями, кассационную жалобу — и отправил. То же самое сделал и Слава — мой адвокат.

Всё! Теперь только ждать. Молиться всем знакомым богам, надеяться и верить. Думать о лучшем будущем. Мне оно так необходимо, лучшее будущее. Оно заключается в цифрах. В цифрах, которые рано или поздно кончаются. В цифрах, которыми будет исчисляться мой срок. Которые будут медленно таять, приближая меня к светлому выходу из моего темного тоннеля! Цифры — это мое «лучшее будущее». Только цифры конечны. Буквы — нет. Для любого человека срок длиною в двадцать — двадцать пять лет покажется сумасшествием, отчаянным горем, бедой, концом, шоком! Для меня же это будет победой, моим «лучшим будущим», возможностью вертеться вокруг жизни, с каждым новым годом сужая круги, до полного освобождения…

Разделавшись с «кассухой», я остался без умственного труда. У меня был большой опыт пребывания в карцерах, и я знал, что день тянется мучительно долго, если не стимулировать мозг какой-нибудь деятельностью. Поэтому я всячески старался изыскать возможность найти ему применение. Писал длинные письма Ей, подбирая точные и небанальные слова. Выразительно раскрывал определенные мысли, описывая свое состояние, рефлексировал на бумаге (мне кажется, Она не понимала всего этого и неспособна была прочувствовать, что кроется за нагромождением тщательно подобранных слов. Она жила в шумном, ярком материальном мире, который ее отвлекал. Я погибал в тихом одиночестве неживой камеры). Изредка Слава приносил газеты. Еще реже навещал библиотекарь. Я заказывал ему классиков и серьезную, на мой взгляд, литературу. Попадались достойные произведения. Я уходил в них, не замечая ничего вокруг. Царство слов, мыслей, высоких рассуждений. Затем мне попался обтрепанный, видавший виды Малый атлас мира. Без обложки, с рваными и пожелтевшими листами. Атлас был 1988 года издания. Я ударился в географию. Я решить выучить все страны, их столицы и крупные города, а также запомнить граничащие государства, запомнить визуально их месторасположение на континентах, омывающие их водоемы. Это меня увлекало и отвлекало. Я конспектировал каждый день в тетрадку страны и города. Делал это левой рукой, развивая задушенный в детстве учителем навык. Дело в том, что я левша от рождения, но, как известно, в Советском Союзе нельзя было выделяться из коллектива, и меня насильно переучили на правую руку. Загнали в стадо, отобрав у меня «исключительность».