Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Пускай я говорю глупости, пускай.

Во мне говорит мое детское начало, но, может, тогда, в день прощения Иисуса Христа, Тигра приобрел себе кусок этого «счастья», того самого долгожданного покоя и тишины, где ничто его уже не побеспокоит! Может, он приобрел именно то, к чему стремился.

Скажете: бред!

Может быть. Но человек имеет на это право — право распоряжаться собственной жизнью. Он устал — и оборвал нить жизни, предоставив другим, «правильным» людям возможность задуматься над тем, что они проживают свою «правильную» жизнь, которая не подразумевает такой жестокой альтернативы, как петля! Он предоставил им возможность вновь ощутить себя «живыми», счастливыми от выплаченных по ипотеке кредитов и способными удовлетворять свои простые физиологические потребности, такие как сон, еда, секс… Они вернутся сегодня к себе в свои теплые квартиры, где их ждут теплые, мягкие, жирные жены, а он — Тигра — поедет в отделанный кафелем холодный, смертельно скучный морг. Всё.

И так будет всегда! Одни налево, другие направо. Одни еще живы — другие уже мертвые. Мир, балансирующий на противоположностях, обречен на симметрию.

Иногда эта симметрия вызывает тяжелую печаль.

Ближе к обеду тело Тигры унесли, и как-то стало пусто в нашем блоке. На двухчасовую проверку (обыск/ прогулка) пришла, как обычно, смена с собакой, с дубинками, со спецсредствами. Прошмонали меня, обыскали камеру. Спросили с издевкой, не собираюсь ли я вслед за Тигрой. Я снова им ответил, что ожидания их тщетны. А когда я вернулся с прогулки, начальник корпуса сказал мне: «Ну вот, Захарин, ты же хотел переехать в другую камеру, вот и освободились апартаменты. Собирай вещи».

Вещей-то у меня было раз-два и обчелся: алюминиевая посуда, мыло, щетка, паста, полотенце, приговор и бумажки. Уже через минуту я оказался за стенкой, там, где еще не остыло место от мертвого тела.

В камеру заходил с каким-то внутренним неприятием, отторжением и ощущением свежей, еще ликующей смерти. Форточка была настежь открыта. Светло. Стены слегка с розовым оттенком, напополам с белым. Все покрашено, чисто и аккуратно. Это была полная противоположность моей темной, мрачной, душной пещере. Я был рад новому месту, но не радовала меня причина, по которой я совершил переезд. Только сейчас я понял, что имел Лёха в виду, когда тихо и уклончиво сказал, мол, «переедешь в мою камеру». Это было, может, неделю или пару недель назад. Значит, все это время он готовился — или, пожалуй, точнее выразиться, настраивался. Он знал, что сделает это в определенный день, определенным образом…

Каково это, доживать дни, разговаривать с нами, смеяться, брать баланду, умываться по утрам, зная, что эти дни последние ?

…Сегодня при чтении прессы в память запала такая строчка из опубликованных писем ГУЛАГа 1937 года из «The New Times»: «…Трезво рассуждая, надежды на свидания с вами мало; жизнь прошла, остался грустный кончик; но для жизни пригодны только надежда и бодрость».

Вот эти последние дни Тигры — это и был для него «грустный кончик» от прошумевшей жизни. Он понимал, что доживает свой «грустный кончик». И эта мысль в полном ее осознании меня пугает…

Зайдя в камеру, я сразу ее обшарил быстрым взглядом на предмет следов смерти. На полу была маленькая лужица крови. И запах. Запах недавно умершего человека! Я сразу же попросил хлорку и тряпки. Хлорки не оказалось, но взамен дали хозяйственное мыло. Захлопнули дверь и ушли.

Я с остервенением начал отмывать кровь с пола, натирая раз за разом доски мылом. Потом стены, решетки и всё вокруг. Потом вновь и вновь мыл пол, особенно то место, где лежало тело. Это была не брезгливость, а особая тонкая биоэнергетическая неприязнь к месту умирания. Форточка не закрывалась весь день несмотря на то, что на улице было минус двадцать градусов. Было свежо, но все равно воздух содержал в себе консистенцию смерти. Этот запах не ощутим обонянием, но осязаем иным, скрытым органом чувств. Очевидно, что если поместить сюда человека, не знающего, что здесь произошло несколько часов назад, то он бы наверняка не уловил ничего подозрительного в свойстве воздуха. Но вот я…

В общем, энергетика камеры была нехорошая. Это чувствовалось явственно. Было неприятно и даже тяжело в ней находиться! Может, это мнимость, но я чувствовал присутствие замученного, уставшего духа Тигры, как будто он хотел явить себя, показаться в самом неприглядном виде, сказать мне что-то сакральное, открыть темную тайну мертвого мира.