Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Ушли.

Потом пришли следующие любопытствующие: опера, замы и т. д. Заходили, топтали, смотрели, тыкали ногами тело. Я это чувствовал, я это ощущал.

С продола доносились обрывки их негромких разговоров и фраз, и только звонко звенел женский менторский голос оперативницы, которой, видимо, поручили разруливать внезапно свалившийся на голову администрации головняк (прошу прощения за каламбур).

Прошла проверка. У меня спросили, не собираюсь вслед за Неждановым, «хи-хи»?

Я почему-то ожидал от них такого неприкрытого глумления, ответил: «Не дождетесь!» — и тоже хихикнул.

После проверки пришел фотограф. Сфотографировал труп.

Прошла пара часов. Приехал следователь со свободы. Осмотр. Допрос свидетелей. Составление протокола и прочие процессуальные формальности. Потом этот женский менторский голос скомандовал кому-то, чтобы бегом прислали из хозобслуги двух крепких осужденных с носилками. Их долго не было. В камеру к Тигре все время кто-то заходил и выходил. А когда пришли носильщики, то долго не могли определиться, за что его брать и как класть на носилки — ногами или головой вперед. Еще искали одеяло, чтобы прикрыть смерть, скрыть ее от живых взглядов, не напугать.

Вся эта карусель вокруг трупа Тигры очень затянулась, и унесли его остывшее тело только часам к двенадцати дня. Все это время я сидел на полу возле батареи, впитывая каждый звук, доносящийся из коридора.

Вот так закончилась жизнь Лёхи Тигры. Особо опасного преступника, приговоренного к пожизненному лишению свободы и тюремному небытию. Он не видел смысла (или боялся) тяготиться вечным тюремным существованием в каком-то неизвестном (но по слухам — адском) далёке. Вдали от привычной жизни, от мамы, от ряда любимых и дорогих вещей, связей, привычек, явлений! Это была его жизнь. Это была его единственная собственность, которой он мог распоряжаться, не спрашивая разрешения у гражданина начальника. И он ею распорядился. Это был его выбор. Сплел «коня» покрепче и в углу, на решетке, повесил себя. Веревка порвалась, не выдержав тяжести его тела. Но в этот раз он достаточно долго провисел, чтобы не обнаружить себя вновь ожившим на полу пустой камеры. В этот раз на полу его обнаружили мертвым. И подумать только, совпадение это или нет, что вместе с его жизнью закончился свет? Случайность ли это, что именно в этот момент перегорела лампочка?..

Я не знаю.

Его маме позвонят и скажут: ваш сын совершил суицид, повесившись в камере. У бедной женщины перехватит дыхание, застынет кровь в жилах, потемнеет перед глазами. Какая-то струнка, которая поддерживает жизнь внутри нее, оборвется. Может, оборвется и весь смысл ее существования. А равнодушный к ее горю женский менторский голос, железом звучащий голос в трубке телефона скажет, чтобы она приезжала и забирала тело своего непутевого сына, которого она не смогла как следует воспитать (они-то все смогли, а она — нет). И никому он на хер теперь не нужен в таком виде!

Всё! Это — итог!

Смерть Тигры, абсолютно чужого мне человека, я принял близко к сердцу. Это не моя сентиментальность и не чуткая форма сострадания, нет. Это близкий, олицетворяющий пример развития событий, решись я на «запасной выход». Это то, как будет выглядеть мой итог. И всё, что будет происходить за чертой этого «итога». Я только что это увидел. И мне это глубоко не понравилось! Эта противная, мерзкая, циничная, суетная возня людишек вокруг тела прививала отвращение к самой форме послепосмертного несуществования! Отвращение к самому поведению людей, к тому, как они обходятся с твоей оболочкой, еще недавно именуемой тобой.

Этот пример был близко и болезненно мною воспринят. Этот чужой, наглядный и очень внятный пример превратился в вакцину от желания иметь такой исход, такой итог: быть мертвым, унизительно неподвижным, бездыханным, которого тыкают ногами, грязной обувью, рассматривают, над которым насмехаются… Мне этого не захотелось!

Но в то же время Тигра напомнил всем, и мне в том числе, что смерть всегда рядом. Она — близко! Это не то, что случается «где-то», с «другими». Нет! Вот она, рядышком, за стенкой. Лежит и не дышит. Господствует. Всегда готова принять нас, растворить в себе, упокоить, сделав нас некрасивыми, бесполезными и ненужными для живых людей, для жизни.

Я только начал переставать размышлять о суицидальной дурнятине, и тут — на тебе! Наотмашь бьет случившееся за стенкой. Тычет тебя носом тюремная реальность, заставляя думать вновь. Заставляет возвращаться к одному вопросу и ломать голову: «Что это значит — перестать быть? Что ты чувствуешь, когда перестаешь быть? Как это?» И при всем при этом тебе приходится играть роль сознательного лицемера, надев маску бесстрашного спокойствия, и демонстративного безразличия, и непричастности к факту чужой смерти. С налетом легкого цинизма я скрываюсь за словами и улыбками, совершаю привычные ритуалы быта и камерной жизни еще живого человека: умываюсь, хожу в туалет, ем, читаю, курю. Приходится соответствовать жизни. Соответствовать внешне. Но внешние проявления идут вразрез с внутренним состоянием организма (если хотите — души), внося дисбаланс и раскалывая твое эго напополам. И этот диссонанс живет в тебе, а ты живешь, оправдывая свое лицемерие вынужденностью и тем, что надо жить ! Надо бороться! А надо ли вообще? Кому это вообще надо? Кто установил это надо ? Кто установил, что смысл жизни в самом процессе жизни?! Кто сказал, что смысл счастья заключается в процессе поиска его, а в момент приобретения оно улетучивается? И кто вообще сказал, что надо стремиться к счастью? А может, отсутствие счастья это и есть норма, норма нашей с вами современной жизни? Среди гущи проблем, нервотрепок и депрессий счастье — как элемент случайного, побочного «вознаграждения», а не как самоцель! Избегать худшего, выжить — вот счастье! А не искать вечного блаженства и удовольствия. Самое великое заблуждение, на мой взгляд, — искать смысл счастья в вечной жизни, которую нам навязывает религия уже на протяжении многих веков. А может, позволю себе глупость и скажу, что счастье заключается в свойстве небытия, в абсолютной тишине, в абсолютном ничто, которое ждет нас после смерти. Вне пространства и времени, вне мыслей и ощущений, вне чувств, где ничто тебя больше не потревожит и не всколыхнет, потому что ты просто перестал быть !.. И жизнь, если она была для тебя трудна и невыносима, — закончится. Может, там, за чертой, нас ждет непроницаемый для света, мягкий, как вата, отдых. Отдых от всего. От слишком яркой жизни. Совсем иная форма существования — антисуществование. Где ничто тебя уже не колышет, где ты всего лишь сгусток химических элементов, разложившаяся генетическая информация или просто космическая пыль межзвездного газа, из которого образуется новая звезда!…