Бенджамин Вуд - Станция на пути туда, где лучше

– Помните, за что его уволили? – спросил я, не глядя на нее.

– Нет, – отозвалась она. – То есть… ходили слухи.

– Да? Какие же? – Я со звоном поставил чашку, вздохнул. – Вам лечили когда-нибудь зубы?

– Что?

– Вам зубы когда-нибудь лечили? Пломбу ставили? Понимаете, о чем я?

– Конечно.

– И вначале делают укол, так? Обезболивают.

– Новокаин?

– Да, именно. – Я заглянул ей в глаза. – С тех пор как это случилось, мне точно новокаина вкололи. Что бы вы мне ни сказали, Ева, больно мне не будет. Я вообще ничего не почувствую.

Она провела рукой по волосам.

– Да, но я не знаю, правда ли это. Слышала, вот и все. За что купила, за то и продаю.

– Понимаю.

– Ну хорошо… – Она теребила ожерелье. – Кое-кто из съемочной группы – из тех, кто более-менее близко знал Барни Седдона, – намекал, будто бы кое-что от него слышал.

– Что?

– Рассказывают, Хлоя дважды была беременна от вашего отца. И он заставил ее сделать… даже говорить не хочу, ненавижу это слово.

– Аборт?

Она кивнула.

– Точнее, два. Оба раза. Вот что я слышала.

– Так, – сказал я, – для меня это новость. – Голос у меня даже не дрогнул. Совсем не то ожидал я услышать, но дал ей возможность рассказать в подробностях. – Но разве за это увольняют?

– Я и сама удивилась. Но говорили – а я лишь повторяю, – говорили, Хлоя однажды плакала, когда снимала грим Мэксин, и та спросила, что случилось. И когда Мэксин узнала, то буквально места себе не находила. От ярости. Позвонила Деклану Палмеру и сказала: чтобы к вечеру духу его здесь не было! Вот и все. Палмер вызвал его к себе, и отец ваш так бушевал, просто ужас. Сама-то я не видела, меня в тот день не было на съемках, но рассказывали, он схватил стул и чуть не выбил окно.

Все это время я следил за ее лицом. Заметил, как над верхней губой выступили капельки пота, как дрогнули веки, глаза забегали. Я думал, что с моим жизненным багажом наверняка сумею распознать явную ложь. Но Ева была хорошей актрисой, и я не мог прочитать ее мысли. И стал наседать – слишком уж поспешно, чересчур напористо.

– Насколько близко вы с ним общались на съемках?

– Да как вам сказать. – Она неуверенно улыбнулась. – Смотря что понимать под общением, мсье Пуаро.

– Простите, глупость ляпнул. Вы не подумайте, что я… простите.

– Пустяки, ей-богу. С этими ребятами поведешься, от них и наберешься, да?

– Глаза б мои не смотрели на полицейских.

– Это уж точно.

– Я просто хотел узнать, часто ли вы его видели. Вот и все.

Она помолчала.

– В общем, не могу сказать, что каждый его шаг помню, но виделись мы часто. Мои эпизоды снимали по утрам, и он был тут как тут – что-нибудь из декораций для нас дорабатывал или к следующему дню готовил. И между дублями тоже маячил поблизости, вечно в уголке что-то по-быстрому налаживал – то стойку для оператора, то рампу, то его просили что-то убрать с дороги, тот же провод от микрофона, чтоб под ногами не путался. И надо признать, был он мастер. Именно ему всегда приходило в голову верное решение. Это… чуть не сказала “печально”, но на самом деле нет. Нисколько. – Она вдохнула полной грудью и шумно выдохнула. – Я к нему хорошо относилась, вот и не отвечала так долго на ваши письма. Нравился он мне, правда нравился. Смешил меня, бывало. И, что греха таить, я в него была чуточку влюблена. Заигрывала с ним. Поэтому наш разговор особенно… вы меня поняли. Мне очень неловко сейчас. – Она залпом допила кофе. – Мне было шестнадцать, ему – за тридцать. Нехорошо это.

– Тридцать шесть, – уточнил я.

– Да.

– Я вас не осуждаю, ничего подобного, я только… простите, перебил.

– Ничего. – Она заморгала, провела рукой по волосам. – Больше мне, наверное, и нечего сказать, Дэниэл. Я с ним заигрывала по-детски, я ведь и была еще ребенок. А сейчас даже вспомнить тошно, но… я ведь была не одна такая? Вы не подумайте, что я специально его расхваливаю, он и вправду был симпатяга. И не только я так считала – вокруг него и другие девушки вились. В том числе Хлоя, а она была красотка, могла бы заполучить любого… Эх, зря я ничего не заказала поесть. Живот сводит.

– А он отвечал на заигрывания?

– Что?

– Я спрашиваю, он к вам приставал?

На лице ее застыла обида – судя по всему, искренняя.

– Нет, а что? Вам так сказали?

– Мне много чего говорили. А теперь я спрашиваю вас.

– А кто вам сказал? – Глаза ее смотрели на меня в упор.

– А какая разница?

– Никакой, но если кто-то пустил слух, то я хочу знать кто.

Я понизил голос и постарался, чтобы он не дрогнул: