Бенджамин Вуд - Станция на пути туда, где лучше

Я уже не надеялся на ответ. Писать Еве Килтер вошло у меня в привычку. Пусть даже толку от этого не было, я писал для очистки совести, делал то же, что и моя бабушка на воскресных службах, – возносил молитвы в пустоту. Но однажды январским утром, когда я сидел дома один и готовился к пробному экзамену по физике, вдруг зазвонил телефон. Резковатый голос в трубке явно принадлежал американцу. “Ричард Бек, театральный агент”, – представился мой собеседник и спросил, не я ли Дэниэл Джаррет, который ему писал.

– Упорства, мой друг, вам не занимать. Я никогда в жизни не пересылал столько писем. – Звонил он по просьбе Евы. – Видите ли, она велела с вами связаться, прощупать почву: а вдруг вы маньяк-рецидивист и обитаете в гараже? В интернете ведь полно придурков, жаждущих познакомиться с хорошенькой актрисой, так что лучше перестраховаться.

Я ответил на все вопросы и сказал, что хочу поговорить с Евой о съемках в “Кудеснице”.

– Вряд ли она откажет. Ей неловко, что она вам так долго не отвечала, так что я ей передам, хорошо?

На другой день пришло от нее письмо с адреса на Yahoo , она предлагала встретиться и поговорить. У нее скоро премьера в театре “Янг Вик” [14] “Янг Вик” – лондонский театр, специализируется на предоставлении возможностей молодым актерам и режиссерам; имя происходит от соседнего “Олд Вик”, одного из самых знаменитых театров Лондона. , но она может “выкроить часок” в определенные дни, “где-нибудь в Ватерлоо”. Я почитал в интернете отзывы о тамошних ресторанах, и мы договорились о времени.

И вот она сидит напротив меня за столиком, и мне осталось лишь задать вопрос так, чтобы ее не отпугнуть.

Официант принес два капучино и печенье. Расставил все на столе, задумался, куда передвинуть сахарницу. Ева потерла пальцем лоб, будто соскребала пятно с ковра.

– Все равно куда, – сказала она, – мне сахар не нужен.

– Мне тоже, – сказал я.

И он ушел, зажав под мышкой поднос.

– Так о чем я говорила? – спохватилась Ева.

– Вы сказали, что почти его не помните.

– Верно, верно, не помню. – Она посмотрела на свою чашку, развернула ее другой стороной – оказалось, что она левша, как моя мама. – Пожалуй, самое яркое воспоминание – как тихо стало после всего на съемочной площадке. Съемки прервали – кажется, на неделю, – потом возобновили. Внимание, мотор! – а никто не готов. Всем съемки были в тягость. А особенно гримерам, понимаете? Очень они горевали, Хлоя им была как родная. Все просто отбывали номер, пытались не сорваться. Но сцен впереди много, а сосредоточиться трудно. Я уж и не помню, как досняли до конца. Все дубли испоганили, честное слово. Все сгубили. – Она положила обе ладони на скатерть и заглянула мне в глаза, словно собиралась прочесть в них мою судьбу. – Вот что, если вдруг вам покажется, будто я жалуюсь, киньте в меня чем-нибудь, ладно? Я не шучу. Знаю, все наши трудности – ничто в сравнении с вашими, я просто рассказываю, каково нам пришлось. Честно говоря, с той минуты, как мы узнали, сериал был обречен. Помню, самым большим ударом это было для Мэксин, в последних сериях она очень неровно играла, на нее больно было смотреть. Всю душу вложила в эту роль, создала шедевр – и утратила веру. Нет, не в фильм сам по себе. Просто у нее пропало желание сниматься. Ведь она много времени проводила с Хлоей, гримировалась у нее. И помню, как она мне сказала под конец съемок – своим фирменным голосом: “Лови момент, детка, продолжения не будет”. И, ясное дело, была права. Сама не захотела продолжения. Я ее, пожалуй, понимаю, но я тогда была еще девчонкой, на меня предложения не сыпались. А она сразу же снялась в фильме о лорде Лукане – видели? На мой взгляд, фигня. Но опять же, все мы были выбиты из колеи. Я с тех пор вообще завязала с телевидением, вы в курсе?

Я помотал головой.

– Ничего. Ну да ладно, хватит жалобных песен. Я о том, как на всех отразились те события.

За разговором она прихлебывала кофе и то и дело умолкала, чтобы промокнуть молоко с губ, и я ждал, пока она снова заговорит. Нет, четкой стратегии у меня не было, я не выуживал у нее сведения, как инспектор Барбер, но линию поведения я все-таки продумал. Сначала дал ей немного освоиться. Она направляла беседу в нужное ей русло, а я при каждом удобном случае сворачивал на отца. Понимаю, это дурной тон, даже черствость. Можно сказать, актерство в духе самого Фрэна Хардести. Гордиться тут нечем, и сейчас я бы так вести себя не стал, но тогда, в восемнадцать, я все еще заново учился быть человеком.