Ральф Дутли - Последнее странствие Сутина

Он часто прогуливает занятия в хедере, убегает в лес и сосновым сучком рисует на песчаной лесной почве, быстро чертит одно лицо, перечеркивает, рисует следующее. Растянувшись на земле, часами смотрит в небо, черные верхушки деревьев машут слева, и справа, и в вышине. В этом небе нет порядка. Когда так лежишь на спине и смотришь в небо, все тянется кверху, сила тяжести исчезает, все поднимается ввысь, и колышимые ветром ветви танцуют вокруг. Его глаза тоже поднимаются ввысь. И с трудом находят обратный путь.

Для братьев это как молитва, они думают, что, колотя его, они угождают Неназываемому. Не делай себе никакого изображения! Они хотят выбить из него эту жажду. Но он уже не способен остановиться. Отец бежит к ребе. Что мне с ним делать, это какая-то болезнь, он не желает быть ни сапожником, ни портным, только и знает, что малевать и царапать. В лес сбегает. Ну что за напасть.

Его отправляют в Минск в ученики к шурину Соломона, тоже портному. Но он показывает себя чересчур неловким. Иголка и нитка? Вся жизнь с иголкой и ниткой? Только не для него. Тогда его определяют к фотографу, чтобы он научился хотя бы ретушированию. Но из этого также ничего не выходит. Фотографии не догадываются о его тайне. Зато в Минске есть некий господин Кругер, который дает частные уроки рисования и обещает успех в течение трех месяцев. Это был, кажется, 1907 год, точно он уже не помнит. Его друг Миша Кикоин из Гомеля уже здесь. Они хотят рисовать, рисовать.

Его первые деньги – это компенсация за побои. Они же – его деньги на дорогу. Летом он возвращается из Минска в штетл. Поговаривают, будто даже в синагоге он все что-то чертит и чертит на своих обрывках. Он рисует молящегося ребе, пока его сыновья яростно ему машут и грозят кулаками. Едва он выходит на улицу, один из них, мясник, подзывает мальчика к себе и отводит в закуток позади своей лавки. Внезапно он хватает его одной рукой за затылок, пригибает вниз, сдавливает шею так, что он едва не задыхается, и, прижав боком к животу, стегает кожаным ремнем по спине, по заду, по ногам. Красное, искаженное лицо торчит из-под мышки. Мальчик видит окровавленный фартук резника и мертвые, капающие туши животных на крюках. Может быть, взбешенный мясник и его зарежет? Хочется крикнуть, но крик застревает у него в горле:

Я не хочу утонуть в собственной крови!

Даже сейчас в катафалке он чувствует эту руку, сдавившую ему шею. Потом хватка вдруг ослабевает, и он оседает на пол. Притворяется мертвым. Со временем он научится быть живым трупом. Мясник грубо поднимает его и вышвыривает на пыльный двор. Там его находят братья и относят, как мешок, домой. Потом еще несколько дней он сплевывает красную жижицу, все его тело покрыто бесчисленными кровоподтеками. Это уже слишком. Мать изливает свои горестные жалобы в полиции, о да, Сара внезапно обрела голос! Ее отсылают прочь – полиция высокого царя не имеет к этому отношения, всего лишь какая-то пошлая историйка между жидами, разбирайтесь с этим сами в мировом суде, какой вы себе определили.

Двадцать пять рублей в возмещение вреда и побоев, понимаете ли? Прямо в руки.

С этими деньгами он еще до восхода солнца покидает Смиловичи, с тем чтобы никогда больше их не увидеть. Свершилось. Они с Кико отправляются в Вильну. Минск уже не выход. Им по шестнадцать, и им нужен простор. Никакие запреты не способны удержать их от рисования, однако древнее чувство вины останется с ними навсегда. Осознание неправоты. Они получили освобождение, но только не от собственного стыда. Этот стыд он увезет с собой даже в Париж.

Начинается их путь к мировой столице живописи, шаг за шагом по улочкам Вильны, где с 1910 года они посещают Школу изящных искусств на Университетской. В течение трех лет. Там в их союзе появляется третий. Пинхус Кремень, родом из Желудкá, с вечно печальным лицом. Они гордятся своей студенческой формой, уже сейчас они смотрятся в ней невероятно важными. Хромая хозяйка квартиры, вдова железнодорожника, берет по десять копеек за место в комнате с шестью кроватями. Занятия у профессора Рыбакова – скука смертная, только зря сбивают с настоящего пути. Но они занимаются на спор, соревнуясь друг с другом ради города, который примет их с распростертыми объятиями. Париж их ждет, они в этом уверены. Ему не терпится наконец их увидеть. Они рисуют все, что видят вокруг, – дохлых собак, нищие дворы, похороны, морщинистые, трясущиеся лица старых торговок.

Изобрази труп, приказывает он Кико, который послушно ложится на пол. Затем он накрывает его простыней и обставляет свечками. Притворись, будто ты мертвый. Но смерть пока не позволяет себя рисовать, еще слишком рано. Это хорошо, что ты начал тренироваться загодя. Не так-то просто рисовать смерть. Она тебя не подпускает, видишь ли. Поработай еще с зайцами, фазанами, индюками. Попробуй изобразить их смерть, тогда ты найдешь к ней путь.