Давид Фонкинос - Две сестры

Вдобавок Уго был вынужден признать, что Матильда ему нравится. Но в данный момент он предпочел бы завязать отношения с менее привлекательной девушкой. Это было бы чем-то вроде теста. А сейчас он чувствовал, что обязан показать себя во всем блеске. Впрочем, он напрасно так казнился: Матильда находила вполне трогательным старание этого человека блеснуть своими достоинствами. Но не более того. Ей просто больше не хотелось ни с кем знаться – ни с этим Уго, ни с любым другим. После такого любовного крушения, какое выпало на ее долю, женщина либо пускается во все тяжкие, либо наглухо замыкается в себе. Матильда не знала, сколько времени продлится это состояние (да и кто знает, сколь долго длятся горести и боль из тех, что поражают не тело, а душу?!), но она просто еще не чувствовала себя готовой к новым отношениям.

И когда Агата понесла в кухню поднос с посудой, она догнала ее и спросила:

– Это все подстроено?

– Вовсе нет!

– Да я не сержусь на вас, это вполне понятно. Вы решили найти мне мужика, чтобы избавиться от моего присутствия.

– Да нет же!

– А я говорю, что да.

– Мы просто хотим, чтобы ты была счастлива.

– Это невозможно.

– Не говори так.

– Слушай, мне вообще не хочется говорить. Я иду к себе. Извинись за меня перед приятелем Фредерика.

– Но так нельзя себя вести!

– Ах вот как?! Ты собираешься мной командовать? Хочешь заставить меня переспать с ним? Тебе это доставило бы удовольствие? Ты только скажи, я все сделаю!

– Да нет… я просто так…

– Ну, если просто так, то оставь меня в покое, сделай милость! Я хочу побыть одна.

– …

И Матильда убежала в детскую, где ее ждали в темноте фальшивые звезды на потолке и Лили. Агата вернулась в гостиную с подносом в руках и сказала: «Матильда просила ее извинить, она неважно себя чувствует и пошла спать». Таким образом, встреча потеряла смысл. Мужчины начисто забыли о досье, которым якобы хотели заняться. Уго съел еще несколько орешков и поехал домой на метро.

Фредерик, слегка пристыженный тем, что затеял встречу под таким сомнительным предлогом, подошел к двери детской и постучал – еле слышно, чтобы не разбудить Лили. Но его невестка никак не отреагировала. Тогда он прошептал: «Матильда, это я, Фредерик… мне нужно с тобой поговорить…» За дверью по-прежнему царило молчание, но он стал повторять «Матильда… Матильда…» – еле слышно, на манер колыбельной, и наконец услышал, что может войти. Матильда лежала на кровати в белой ночной рубашке, ее длинные волнистые волосы разметались по подушке. Сейчас она была похожа на «Офелию» Джона Эверетта Милле [25] «Офелия», или «Смерть Офелии» (1852), – картина английского художника Джона Эверетта Милле (1829–1896). В основе картины лежит сюжет пьесы Шекспира «Гамлет». – идеальный образ в стиле прерафаэлитов, – человеческая фигура, затерянная на странном берегу, во власти то ли смерти, то ли умиротворения.

Фредерик на мгновение замер перед этой картиной в таком изумлении, что Матильда, привстав, спросила: «Ты хотел поговорить?» Только тогда он подошел, толком даже не зная, как держаться. Им овладело какое-то скрытое смятение, мешавшее управлять своими жестами. Что ему делать – стоять перед ней или присесть рядом? В конце концов Матильда слегка отодвинулась, и это можно было расценить как приглашение сесть на край постели. Фредерик пришел, чтобы попросить у нее прощения, им руководили вполне благородные чувства, желание исправить неловкость, но сейчас, оказавшись здесь, он никак не мог облечь в слова свое намерение. Матильда снова задала вопрос, на сей раз в прошедшем времени: «Так зачем ты хотел меня видеть?» Фредерик бросил взгляд на свою дочку, погруженную в мирный младенческий сон, далекий от душевных метаний взрослых, и наконец произнес:

– Слушай, в том, что произошло сегодня, виноват только я. Уго – мой сотрудник, он чудесный человек, просто ему здесь немного одиноко, вот я и подумал…

– Это очень мило с твоей стороны. Я сожалею, что вела себя так бестактно.

С этими словами Матильда взяла Фредерика за руку. Они сидели рядом на кровати, но он не поворачивал головы, боясь встретиться с ней взглядом. А она пристально смотрела на него в ожидании этого взгляда – да, именно так. Почему она взяла его за руку? Они были так близко друг от друга. Он даже не отдавал себе отчета, что почти касается ее. Сейчас они походили на двух подростков, которые, сидя на кровати, рука в руке, спрашивают себя, хватит ли у них храбрости для первого поцелуя. Странное сравнение, но в этой сцене время как будто застыло на миг, вернув их обоих во времена детской невинности . К счастью, Матильда снова заговорила: