— Люба пошла в храм ни свет, ни заря, — постарался сказать дед Толик настолько утвердительно, насколько позволяла одышка.
— В храм?
— Объявление же неделю на почте висит. Священник из Москвы приехал проповедь читать. Любка, нет, чтобы яблоки в банки закатывать, помчалась на паперть.
— Слушай, не видел, — почесав лысую голову пальцами, оправдывался Валет. — Я со спиной маялся.
Образовалась пауза. Дед Толя принялся выковыривать опилки из кепки, а Валет достал из кармана рваную пачку папирос «Полет» и, с досадой вытряхнул из нее табачные крошки.
— А ты чего не пошел? — спросил Валет, убирая смятую пачку в карман. — Может, чего толкового скажут.
Дед постучал палкой по колену и промолвил:
— Что толку идти? Раньше хоть председатель по делу говорил, а теперь кому? Отговорились все. Ты, кстати, моего пса не видел? Второй день дома нет.
— Нет, не видел.
— На хлеб и воду посажу, как вернется.
— И что совсем не страшно помирать? — спросил Валет. — Ты же, Толик, бидоны с молоком в алтаре грузил.
— А чего мне бояться? — не сразу и без желания ответил старик. — Я — человек с рождения подневольный. Где разливали молоко — там и грузил.
Мать говорила, что Бога нет, отец с фронта писал, что Бога в окопах не нашел, и председатель все время повторял, что нет этого Бога вашего.
— А теперь на погосте возле храма лежат, а сверху тургеневские лопухи растут.
Валет понял, что ляпнул лишнего, и от греха подальше отошел на несколько десятков шагов назад.
— Ты мою мать и отца не трогай, — ответил Толик, покрываясь пятнами на эрозивной от казахских ветров коже. — Они идеей жили. Это тебе не окурки по селу собирать.
— Ладно, ты только не волнуйся, Толик. В нашем возрасте вредно. Что уж и сказать ничего нельзя? Я же пошутил.
— Шутят бездари, а я спину гнул с десяти лет.
— Язык мой — враг мой, — несколько раз ударив себя по губам, подумал Валет. — Сейчас понесет деда: дочке квартиру в городе купил, себе дом построил, сервант от похвальных грамот пухнет.
— Дочке квартиру в городе купил! Себе дом построил! Сервант от похвальных грамот пухнет! Перед людьми мне не стыдно.
Толик закашлял в кулак. Валет поднял с земли бычок, обнюхал его со всех сторон и щелчком отправил в крапиву, упирающуюся верхушками в небо.
— Иди по-хорошему, — вытирая платком пот со лба, промолвил Толик. — Знаем мы вас. Всю жизнь ворчите на государство, а сами палец о палец не ударили. Будь председатель жив, он бы тебе все мослы пересчитал палкой.
Когда от Валета остались лишь следы на песке сорок первого размера, дед Толя сидел и радовался, что смог защитить идеалы, впитанные с молоком матери. И даже не уродившийся в этом году табак, которым он набивал обрывок пожелтевшей газеты «Правда», не портил ему настроения.
— Кто, если не я?! — думал он, рассматривая потрескавшуюся ладонь. — Нет, все правильно сделал.
Он поджог от спички самокрутку, разогнал больших болотных комаров, и еще раз посмотрел на ладони: на желтые от никотина пальцы-сосиски, на многолетнюю, возможно еще казахстанскую, грязь под ногтями.
— Неужели и правда, зря прожили мы жизнь? — спросил он так тихо, словно испугавшись своего же вопроса. — Сколько людей растворилось в полях, на лесозаготовках, в карьерах, за баранкой полуторок — и все зря? Нет, не может этого быть…
Сердце тяжело застучало. Двумя бесчувственными пальцами он смял край окурка, и, бережно положив его в карман, стал вставать со ступенек.
— Куда я дел банку с солидолом?
Через десяток заколоченных домов, Валет вышел на перекрестье улиц и подошел к колодцу, намереваясь промокнуть кепку в ведре.
— Как ты сюда попала? — спросил Валет, пытаясь выкинуть многоножку из ведра.
Он заскользил глазами по зыбкому перекрестку, на пятачке которого ютились десятиметровый обелиск павшим в Великой Отечественной войне односельчанам, продуктовый магазин с проросшей внутри березой и автобусная остановка невнятного, как оконная замазка, цвета.
Подбежала черная дворняжка с торчащими ребрами, обнюхала заштопанную штанину человека и покорно улеглась в ногах.
— От меня тебе толку не будет, — сказал Иван и стал размышлять на предмет короткой дороги к храму. — Возвращайся лучше к деду Толику. Тот хотя бы хлебом накормит.
Пес неодобрительно загавкал и убежал прочь.
— Вот и я того же мнения.
Пройдя узкой извилистой тропой сквозь сосновый бор, он увидел ржавый купол храма без креста, с покосившейся на запад колокольней. Тут же, рядом, возле складов, на консервации стояли два молоковоза. Наследие последнего председателя, сбежавшего от народного гнева в неизвестном направлении.
Читать дальше