Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Егор Дмитриевич протер совершенно лысую голову платком и спросил, направляя на себя вентилятор:

— В чем дело, душечка?

— Вот пришла, требует пропустить к отцу. Говорит, не виделись много лет.

Егор Дмитриевич высморкался в платок и деликатно спросил:

— Как фамилия вашего папеньки?

Алена негромко назвала фамилию отца, но этого хватило, чтобы и вахтерша уронила на пол ложку, которой размешивала какую-то плесневелую заварку в чашке. Егор Дмитриевич почесал за оттопыренным сальным ухом.

— Никогда бы не подумал, что у него может быть дочь…

Вахтерша согласилась. Алене не понравилось это перемигивание.

— Я могу с ним увидеться хотя бы на десять минут?

Егор Дмитриевич снял тяжелую черную трубку стационарного телефона и провернул диск четыре раза. Алена вспомнила, что точно такой же телефон она видела в морге.

— Дмитрий Егорович, это Егор Дмитриевич! На проходной стоит девушка и просит навестить папеньку. Пропустить?

Егор Дмитриевич внимательно слушал, постоянно кивая.

— Дело в том, Дмитрий Егорович, что она его родная дочь. Вы же родная дочь?

Алена кивнула.

Егор Дмитриевич послушал еще несколько секунд и положил трубку на базу.

— Дело вот в чем, душенька. Кстати как вас зовут?

— Алена.

— Так вот Аленушка, у нас сегодня на объекте из-за Вашего папеньки произошло чрезвычайное происшествие. Он требует его признать здоровым и отпустить проповедовать в народе. Мы бы и рады его отпустить, но ведь это больница. Прежде нужно выздороветь, а Ваш папенька то кинется на врача, то бьет и пугает других больных. Однажды и вовсе чуть себя не поджег. Вот и сегодня, после месяца пребывания в смирительной рубашке, во время обработки язв на теле заперся в кабинете и теперь грозится убить медсестру.

— Так я могу его увидеть или нет?

— Ну, разумеется. Мы теперь сами больше заинтересованы в этом, чем Вы.

Алену досмотрели на наличие посторонних предметов, дали белый халат и бахилы. Они прошли длинным сумрачным коридором, который источал отвратительный запах гниения, нашатыря и мочи, потом миновали шесть дверей, потом спустились на лифте на три этажа, потом поднялись по лестнице на три заплесневелых заплеванных пролета и наконец, идя по коридору, который также ужасно пах, услышали крики.

— Да, и еще, душечка, Ваш папенька относится к группе пациентов, которые страдают от всякого рода галлюцинаций и голосов в голове.

Крики усилились. Показалась толпа в белых халатах и масках. Их было человек двенадцать. Все крепкие — как на подбор. Алена узнала голос отца. Добавилась лишь истеричная хрипотца.

— Дмитрий Егорович, вот, привел дочь, — любезно доложил Егор Дмитриевич.

Все посмотрели на Алену профессиональным оценивающим взглядом, видимо не веря, что у того, кто кричит за дверью, может быть адекватная дочь. Практически полная копия Егора Дмитриевича (за исключением, пожалуй, что пучка седых волос, не до конца прикрывающего начинавшуюся лысину), Дмитрий Егорович подошел к Алене, осмотрел ее, зачем-то понюхал и тихо произнес:

— Позвольте представиться. Заведующий больницей. У нас, как Вы уже поняли, происшествие. А завтра приезжает комиссия. Сами понимаете, чем это может нам грозить. Понимаете ведь? Вижу, что понимаете. Поговорите с вашим папенькой, душечка. И я обещаю Вам, мы поставим его на ноги.

Он подошел к двери процедурной и громко с добротой в голосе сообщил:

— Лев Николаевич, дорогой, а у нас для Вас подарок. К Вам пришла ваша дочь, Алена. Будьте добры, откройте.

— Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом — и ты губишь меня? Вспомни, что ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?

— Лев Николаевич, голубчик, откройте. К Вам вернулась дочь.

— О, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда бог хранил меня, когда светильник его светил над головою моею, и я при свете его ходил среди тьмы; как был я во дни молодости моей, когда милость божия была над шатром моим, когда еще вседержитель был со мною, и дети мои вокруг меня, когда пути мои обливались молоком, и скала источала для меня ручьи елея.

— Лев Николаевич, к Вам пришла дочь, — повторил заведующий больницей.

Тут Лев Николаевич замолчал. Было слышно, как он на цыпочках подкрался к двери. Дмитрий Егорович подозвал Алену.

— Папа, это я, Алена. Мне очень нужно поговорить с тобою. Пожалуйста, открой.

Лев Николаевич молчал несколько минут, а потом закричал так, что медсестра за дверью заплакала еще громче: