Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

Телефон истошно звонил уже второй раз. Я с трудом разлепил правый глаз и решил не снимать трубку. «Кто сейчас вообще пользуется домашним телефоном?» — подумал я. Трубку повесили.

Сон вновь начал завладевать моим сознанием, но, где-то через десять минут, уже в третий раз надоедливый китайский мотивчик начал настойчиво требовать моего пробуждения. Мне пришлось вылезти из теплой кровати и, шатаясь, пойти на кухню:

— Алло, — сказал я, чувствуя сухость во рту, как будто всю ночь ел песок.

— Спишь?

— Вить, ты, что ли?

— Я, — ответил брат. — Слушай, у тебя еще блокноты с ручками остались?

— Остались вроде, — ответил я, посмотрев через балконную дверь. — Коробки две кажется.

— Поделишься?

— Приезжай, забирай хоть все.

— А тебе не нужны они, что ли, в работе?

— На складе потом еще возьму. Меня от этих ручек уже мутит.

— Через часик тогда буду.

— Хорошо.

На другом конце провода положили трубку.

Я жадно выпил стакан воды, стоя босиком на холодном полу. Желудок принял воду как что-то чужеродное. Снова затошнило. Пришлось порыться в аптечке, достать десять таблеток активированного угля, растолочь их и запить вторым стаканом воды.

В ванной меня пробило на кашель. За последние шесть месяцев я дважды переболел ангиной. Приходилось пить антибиотики и с температурой ездить на работу.

— Главное, получить должность и дотянуть до отпуска. Тогда приведу себя в порядок и отдохну. Не время сейчас расслабляться.

Голову мыть не стал. Бабушка всегда говорила, мол, по воскресеньям мыть голову — грех. И бриться не стал. Почистил зубы и немного замазал синяк Катькиным тональным кремом. Попытался расчесать свой ежик на голове, но плечо заныло еще сильней, чем вчера.

— Ну и вид… — подумал я про себя, выключив в ванной свет и пойдя на кухню.

Я вытряхнул полную окурков пузатую пепельницу в мусорное ведро и открыл окно, чтобы проветрить. Вымыл две тарелки, что лежали еще с пятницы в раковине, и поставил вскипятить воду в чайнике. Не найдя под кипой бумаг и пакетов пульта от телевизора, включил его по старинке нажатием кнопки.

В новостях говорилось, что все коммунальные службы города брошены на уборку улиц, и к понедельнику все будет чисто.

Раньше снег сыпал на толстые шкуры мамонтов, теперь он падает вниз на норковые шубы женщин, торопливым шагом бегущих по мостовым. У людей в городах есть не больше часа, чтобы насладиться белой красотой. Тонны песка, соли и реагента быстро делают свое дело.

В городе снежинки умирают быстрей, чем комары летом. Когда-нибудь мы все забьемся жить в крохотные комнатки стеклянных башен под самое небо, и уже некому будет увидеть, как снежинка упадет на брошенную древнюю мостовую, некому будет слепить снеговика и поиграть в снежки. Судя по тому, что происходит в мире, до этого осталось недолго.

Есть не хотелось, и, выпив чашку черного чая без сахара, я вышел на балкон покурить, где к горлу так подпер комок, что пришлось спешно бежать в туалет. Я обхватил обеими руками чуть вздувшийся овалом живот, и из меня вышла черная жижа из не растворившихся до конца таблеток.

Обессиленный, я повалился в велюровое кресло. Вернулась одышка. Я сосчитал пульс: сто десять ударов в минуту. Было ощущение, что кровь проникала в сердце лишь частично и забивалась в угол одного из предсердий, словно мышь.

Посмотрел вокруг. Катькина одежда была разбросана по всей комнате: пара лифчиков, несколько пар носков, три сорочки, одно черное шелковое платье и черный кожаный клатч. Пришлось заставить себя подняться и запихать все, что не попало в чемодан, обратно в шкаф, как попало.

«Неужели так сложно не раскидывать вещи? — подумал я с раздражением. — Или хотя бы убирать за собой. Это же элементарно».

Раздался звонок в дверь.

Если честно, я был рад, что Катьки сейчас нет дома. Отношения у нее с Виктором оставались натянутыми уже давно ввиду его вечной хмурости и отцовского бескомпромиссного темперамента.

Она даже порой задавалась вопросом: «А родные ли вы братья?»

Я такое слышал не только от нее. И, правда, схожесть с братом у меня была минимальная. Максимум, во что могли поверить люди, когда видели нас вместе, так это то, что мы родственники, но никак не родные братья.

У него светлые жесткие волосы, словно щетка для раковины, у меня — темные мягкие. Он мускулист, у меня тельце рыхлое. У него глаза синие, у меня карие. А что касается внутреннего мировоззрения, то там вообще небо и земля. Мы различались взглядом на жизнь, привычками, увлечениями. Но при всем при этом мы все же являлись родными братьями, как ни крути. Кровь есть кровь.