Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

Я вошёл на территорию родионовского фамильного гнезда.

Ну да, настоящее гнездо. Родовое. Вот взять наш дом. Дома. И новый, и старый. Дома как дома, не самые плохие. Но совершенно никакие. Ну, живут какие-то. Слащёвы, Соловьёвы, Сарапульцевы, без разницы, в нашем доме может жить кто хочет. Хоть Мурадян какой-нибудь. А вот когда видишь дом Родионовых, сразу ясно, что жить в нём могут только они. Хорошо иметь такой дом. Настоящий. В котором пьют колу со льдом.

К столику я подошёл расхлябанной походкой, без приглашения устроился рядом с Катькой.

– Привет, Екатерина, – сказал я. – А не познакомишь ли ты нас? А?

– Это Вова, – представила Катька, – это Слащёв.

– Никита, – добавил я. – Так меня зовут.

Мы пожали руки.

– А Вова, он кто? – спросил я. – Кузен?

– Брат. Троюродный.

– Ясно, – кивнул я. – Это хорошо. А у меня троюродный брат в цирке работает.

Это я не знаю, зачем сказал. У меня нет никакого троюродного брата. Тем более в цирке, я вообще цирк не уважаю.

– Как дела? – не в тему спросил этот Вова.

– Ничего, нормально. А у тебя?

– Тоже. Чем занимаешься?

– Он друг, – влезла Катька. – Мальчик.

Спокойно, сказал себе я. Равнодушие, сказал я себе. Хотя, если честно, хотелось добраться до Катьки через стол, вытянуть её на себя и как следует боднуть.

Но я только улыбнулся.

– Да вижу, что не девочка, – сказал этот Вова. – А чего делаешь?

– Я же говорю, – повторила Катька. – Он мальчик. Друг.

– В смысле?

Я молчал.

– Видишь ли, Владимир, наш Никита профессиональный друг. Есть такая профессия.

Интересно, всё-таки откуда она знает? Догадывается? Или кто раззвонил? Мать могла разболтать Сарапульцевой, а что известно Сарапульцевой, то известно всем… Но наверное, всё-таки догадалась.

– Это очень новое, перспективное направление, – продолжала Катька. – Есть целая куча людей, в основном это ненормалы разные. Психические или физические. И эти ненормалы никак не могут найти себе друзей. И тут появляется наш Слащёв. И начинает дружить. Не за деньги – упаси бог – за перспективы.

– Как это? – Вова поглядел на меня с интересом.

– Ну, очень просто. Есть друзья перспективные, а есть друзья бесперспективные. Вот есть тут, например, один дурачок, его зовут Вырвиглаз. Так вот он бесперспективный друг. Ему нечего терять, кроме его прыщей. Матери у него нет, а папаша всего лишь водила, с ним дружить бесперспективно, с него нечего взять…

Я с ним не дружу по другой причине совсем, говорил, по какой. Потому что с ним дружить нельзя.

– Нищий во всех смыслах этого слова…

Родионова продолжала, я не перебивал, пусть. Надо быть спокойным. Тогда никто не поверит, вернее, не отнесётся ко всему этому всерьёз, мало ли что люди болтают?

А мне плевать. Что люди подумают. Плевать.

– А есть другой мальчик, его зовут Денис. У него папа богатенький, а самое главное, влиятельный. Он может помочь в жизни, может помочь выбраться на поверхность…

Катька ткнула пальцем в солнце.

– И что? – поинтересовался Вова. – Здесь есть рынок? Ну, для перспективной дружбы?

– Представь себе. Есть.

Мне было обидно. Самую чуть. Когда много больно, то чувствовать перестаёшь, привыкаешь. Я привык, адаптировался, мой болевой порог повысился, это биология.

Вот, например. Как-то раз, два года назад, Вырвиглаз решил стать каратистом. Прочитал в журнале, что Витя Цой был каратистом и всех крушил направо-налево своей чугунной рукой, сам решил пойти по его стопам. А для каратиста что главное? Держать удар. Тебе бьют в голову какой-нибудь маваши-гери, а голова у тебя настолько деревянная, что вражеская нога отскакивает и по пути ломается. А верный способ придать телу мышечную твёрдость – набивать его. И Вырвиглаз стал набивать. Вырезал себе из берёзы дубинку на манер бейсбольной биты и принялся лупить себя по бокам, по рукам, по ногам, короче, по всем поверхностям.

Примерно с месяц после начала упражнений Вырвиглаз ходил весь синий и жёлтый, потом синяки рассосались и тело действительно укрепилось. Боль чувствовалась гораздо меньше, Вырвиглаз научился прикладывать к себе зажигалку, ложиться спиной на битые бутылки и обливаться холодной водой.

Узрев видимые результаты подобной практики, Вырвиглаз решил не останавливаться на достигнутом и набить ещё и кулаки, чтобы потом ломать ими стены зданий и косые мышцы вражеских животов. Кулаки он набивал о чугунную сковородку, и скоро они приобрели угрожающую выпуклость и твёрдость, при каждом удобном случае Вырвиглаз их демонстрировал. Всё шло нормально, Вырвиглаз успешно продвигался по стезе экстремального членовредительства и скоро научился бы уже бить о голову бутылки и ломать кирпичи, но тут с ним приключилась незадача. Не знаю где, я думаю, на помойке где-то нашёл, но Вырвиглаз обзавёлся рукописным манускриптом, в котором излагались тайные приёмы борьбы тсу-до и методы их изучения.