Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

– Он на своего отца похож, – остановил я Вырвиглаза.

– Всё равно зомби. Мертвяк. Трупер. Знаешь, как в песне – «Супер-трупер, ты-ны-ны-ны-ны-на…»

Что-то много вокруг меня мертвечины в последнее время. К Сеньке-то я привык, наверное, и к остальному тоже привыкну. Трупный дух витает надо мной, дует в чёрную трубу. Тьфу, гадость какая.

Может, не стоило его бросать одного, всё-таки он здесь новенький… А, ладно, дойдёт. Там дорога рядом. Да и баторцы, они не звери, поколотят слегка, пару зубов выбьют, ну и всё.

– А я думаю, что за пацан? А, оказывается, это Чеков. Тот самый. Ты молодец, Леденец, вовремя прилип. Этот Денис может быть полезен.

– В смысле?

– В смысле, бабла у него, наверное, много.

Вырвиглаз мечтательно сощурился.

– А я, дурак, про пельмени ему… – и без всякого перехода, – ему твоя Катька нравится, между прочим. Ты бы обеспокоился.

– Он урод, чего мне обеспокаиваться.

Вырвиглаз хихикнул.

– Родионова – дура, – сказал он. – Книжки читает, наукой занимается, стишата, наверное, пишет. Знаешь, такие девки обожают всяких страдальцев и недоносков, их это будоражит. Типа красавица любит калеку, у которого доброе сердце и богатый внутренний мир. Как в «Соборе Парижской Богоматери».

– Ты что, читал «Собор Парижской Богоматери»? – спросил я.

– Кино видал, – вывернулся Вырвиглаз. – И мультик. А у тебя внутренний мир богатый?

– Нормальный.

– Нормальный… – передразнил Вырвиглаз. – С нормальными никто не хочет дружить, сегодня рулит ненормальность. Ты хоть телик-то смотришь?

– Иногда.

– Иногда… – снова передразнил Вырвиглаз. – Смотри чаще, поумнеешь немного. Внутренний мир должен быть или богатый, или должен отсутствовать. Вот у её братана Пятака внутренний мир богатый, он на гитарке умеет. И папка у неё тоже мужик непростой. Ты понимаешь, к чему я клоню?

Я не понимал.

– Она ведь как рассуждает? Все мужики должны быть примерно как Пятак и её папашка. А ты не как, ты нормальный. Вот если бы ты мог стоять на голове и при этом играть задницей на банджо – ты был бы личностью. А так…

– А он что, умеет?

– Он похож на вампира. Это раз. А девки от вампиров тащятся, западают на них, как мухи на силос. К тому же он богатенький. Я думаю, что в нашей Пердяевке это самый завидный жених.

– Катька на него не запала, – поправил я.

– Ну да, это он на Катьку запал. Ты у него дома был?

– Нет.

– Он живёт в директорском особняке, за мостом. В том самом. Папаша его на «икс пятом» рассекает. И каждую пятницу в Кострому.

– Зачем?

– В ресторан. Хорошую кухню уважает. Чухломские караси по-имперски. Пробовал?

– Нет.

– И никогда не попробуешь, – довольно сказал Вырвиглаз. – Сдохнешь в канаве, а карасей не попробуешь, будешь всю жизнь жрать макароны. А Чеков их каждую пятницу…

– Заткнулся бы ты, а?

Когда Вырвиглаз начинает рассуждать про то, что одни жрут макароны, а другие карасей по-имперски и как всё надо сделать по-правильному, мне становится тяжело. Не, я не против, чтобы было так – мы хорошие и правильные, карасей по-имперски нам, а они поганые-распоганые – им в пятачину и правым боковым, даже макарон недостойны. Это всё правильно. Но, порассуждав о макаронах, Вырвиглаз всегда перескакивает на мироустройство. Как бы он всё правильно забабахал, а сам поселился бы в небоскрёбе пирамидальной формы. Ну и, конечно, был бы строгим, но справедливым, это уж как водится. Я всё это уже много раз слышал, так что, как дело доходит до макарон, я говорю:

– Заткнись, а?

Это сбивает Вырвиглаза, и он затыкается.

– Его папашу в Москву переведут… – задумчиво сказал Вырвиглаз. – Через пару лет. Не исключено, что возглавлять энергетику. А тут пока держат для того, чтобы компромата никто не нарыл, типа пережидает, чтобы появиться в последний момент…

– И откуда ты, Вырвиглаз, всё знаешь?

– Это не важно. Важно то, что он запал на Родиониху. Этим надо воспользоваться. Или у тебя есть планы по этому поводу?

– Отвали, Вырвиглаз, прикладывайся к аккумулятору. Слушай, чего ты припёрся, а? Шагай домой.

– Сам, прикладывайся, жаба.

Хлопнула калитка. Несильно. Но и не слабо. Значит, мать. Сенька хлопает сильно, отец средне, бабушка не хлопает вовсе, а я через калитку стараюсь не ходить – у меня есть в заборе заветная доска, мне так ближе.

Это была мать. Мне её не хотелось видеть, но она зашла.

Она меня вообще редко навещает, а на чердак и вообще никогда не поднимается, а тут вот появилась. Ступеньки проскрипели, крышка откинулась.