Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

– Это наши коллеги, – сказал я. – Не бойся, они уже давно откинулись.

– Откуда откинулись? – не понял Упырь.

– Из зоны. Да шучу, шучу, обычные алкаши, тихий народ. Если что, кричи. У тебя телефон какой?

Упырь достал телефон. iPhone. Я такой только по телику видел. Фотокамера, видео, МП3, радио, игры, навигация, ещё какие-то примочки, дорогая, а главное, красивая штука. Не для наших местностей.

– Лучше спрячь, – посоветовал я. – И больше не бери с собой, здесь тебе не Канада. Упрут. И тебя, и сотик.

Упырь послушно спрятал аппарат. Мне не жалко было ни телефон Упыря, ни его самого, просто если бы у него спёрли этот телефон, то наверняка начались бы всякие разборки. И на меня бочару вскатили бы, я ведь за ним присматриваю.

Мы подошли ближе, устроились на старых шпалах возле забора и стали ждать. Из конторы коммунхоза слышался костяной звук – бригадир Синицын играл на бильярде. Флибустьеры курили такие плохие сигареты, что от них у меня даже на расстоянии начинало горло заворачиваться. Хорошо хоть недолго – шаровое бумканье стихло и бригадир появился на пороге. Выглядел он помято, но бодро.

– По машинам! – крикнул Синицын.

Флибустьеры забросили на плечи бензопилы и с лязгом шагнули к «газону». И разом из флибустьеров переделались в банду кинематографичных маньяков, предпочитающих мачете более современные способы расчленения. Мы добрались до машины последними, и нам достались самые поганые места – на колёсах. Любая колдобина отзывалась в позвоночном столбу. Хорошо хоть ехали недолго, до федеральной трассы и всё по асфальту.

Трассу уже давно строят, но никак не построят. То асфальта не хватает, то щебня, то ещё какой дряни строительной. Поэтому за время простоев вокруг трассы разрастаются всякие молодые берёзы-осины, их надо рубить. Каждый год.

Работа простая, как Катька и сказала. Маньяки топорами и пилами калечат кустарник, а мы с Упырём его относим подальше и собираем в кучи, потом сгниют. А может, не сгниют, может, японцы купят. Японцы к нам давно подбираются, у нас для них много интересного. Целая река топляков. Целый Эверест шишек. Я уж про опилочные дороги молчу. Есть у нас такая древнерусская традиция – высыпать опилки на просёлочные дороги с целью улучшения прямоезжести. За десятилетия прения и трамбовки все эти опилки сами по себе переработались почти что в целлюлозу, можно ковшом её собирать. А у нас этих дорог километры. Администрация города всё ведёт с японцами переговоры, но никак не может договориться. В цене не сходятся. Ну, да это не моё дело.

Мы с Упырём оказались самыми молодыми работягами, остальные были все мальчонки предпенсионного возраста, скорее всего их сюда с биржи труда подогнали. Я сразу взял хороший темп и заставил себя почувствовать к работе интерес, сказал себе, что не дурью маюсь, а занимаюсь важным и полезным делом. Когда работаешь с интересом, то время течёт гораздо быстрее. А потом мне ещё Упыря хотелось замотать. Замотать, чтобы он вернулся сегодня домой, раззудил бы болящие плечи, подумал бы хорошенько и решил, что завтра ему на труды выходить не стоит.

Я удивлялся. Ну, что этому барану в голову пришла идейка поработать, это понятно. Такому дурню, наверное, ещё и не такое придумывается. Но куда его родители смотрят? Если бы я был Чековым-старшим, то своего сына ни в жизнь не отпустил бы на такую кретинскую работу, да ещё в компании с социальными отбросами. Я бы его вообще на работу бы не пустил, он у меня лучше бы на ядерного физика обучался бы. Хотя, может, это такой воспитательный ход. Вон по телику показывают, что в Америке детишки миллионеров вовсю пашут в фастфуде, так что вполне реально, что упырские предки на таких позициях стоят. Воспитание трудом. Трудишься за копейки и ценишь папашкины миллионы.

Но в целом, конечно, мрак.

Проработали мы четыре часа, до обеда, как положено, затем Синицын отвёз нас в город и вывалил в центре. У меня болели руки и спина, очень хотелось есть, а ещё хотелось поваляться на койке. Упырь снова принялся приглашать меня к себе в гости, но я сказал, что надо идти к отцу в больницу.

Он отвязался, больной папаша – это святое.

Ни в какие больницы я, разумеется, не пошёл. Но и домой не пошёл, отправился в центр. Надо было развернуть придуманную ещё утром идейку.

В центре нашего городка царит настоящее захолустье. Если честно, то у нас везде захолустье, в центре это гораздо острее чувствуется. Если долго гулять в центре, то приходишь в странное состояние, описанное многими писателями, даже в книге «Последняя война» есть такое описание. Там профессор Блэксворт, устав мучить грызунов, ящериц и другую мелкую тварь, отправляется в Оклахому, туда, где он в детстве бегал меж золотых полей и запускал американского воздушного змея. И, увидев развалины своего семейного гнёздышка, он чувствует, что время исчезло и будто бы он оказался вне пространства, отрезанный от жизни непробиваемой стеной…