Нина Вяха - Завещание

Сири не тосковала о Пентти, после развода она не скучала по нему ни одного дня. Она ощущала нечто другое, что-то вроде торжественного завершения. Это ощущение длилось недолго, и после она уже не могла к нему вернуться, вызвать его в памяти. Но если бы она верила в призраков, то сейчас со всей уверенностью заявила бы, что комнату пересек призрак. И уже в следующее мгновение все было снова как обычно.

Мысли ее устремились к Элине. Умирает один ребенок, один из двух, такое бывает. Но когда умирает и второй, внутри что-то ломается. Как и произошло с Сири.

Долгое время она не могла отделаться от тоски по Риико. Смерть мальчика надолго вывела ее из строя, собственно, она только сейчас почувствовала, что ее взгляд вновь проясняется, словно после всех этих долгих лет она неожиданно всплыла на поверхность.

Мысль о Риико всегда была ее первой мыслью, когда Сири просыпалась по утрам и последней, когда она ложилась спать.

Элина, эта решительная девочка с кудряшками, которая всегда делала только то, что взбредет ей в голову, вот о ней Сири никогда не вспоминала. Ну, разве что два раза в год: на ее день рождения и в тот день, когда она пропала. Пентти же всю свою жизнь прожил с мыслью, что Сири винит его в смерти дочери.

И так оно и было. Но когда Сири думала об этом теперь, то понимала, что уже много лет как она не винит его. Пожалуй, в глубине души она его простила, вот только забыла ему об этом сказать. Сообщить эту маленькую деталь.

Да, в тот день девочка была с Пентти. Они вместе отправились на лыжах в лес, чтобы срубить елку к Рождеству, только Пентти и Элина. Сири осталась дома, с Риико и Эско, и вот, оказавшись в лесу, эти двое поссорились, как это часто бывало с Элиной, с этим трудным упрямым ребенком, который никогда не слушался и не делал того, что ему говорили, и когда девочка на лыжах унеслась прочь, отец не стал ее догонять.

Произошло это не так уж далеко от дома, всего в нескольких километрах, пожалуй, гордость Пентти помешала ему тотчас же броситься в погоню за ребенком. Вместо этого он срубил ту ель, которая ему больше всего приглянулась, вместо той, на которой упорно настаивала Элина, после чего преспокойно покатил домой.

– Я думал, что она вернулась домой, – повторял он потом снова и снова, когда все свершилось, когда выяснилось, что девочки нет ни дома, ни где-либо еще.

Он искал ее всю ночь, и всю ночь Сири не спала, бродила туда-сюда по дому и вглядывалась в темноту между стволами деревьев и к тому моменту, когда Пентти наконец вернулся домой на рассвете, она должно быть успела задремать в кресле, потому что сперва не поняла, где она, а потом, когда увидела на руках мужа маленький сверток, Сири была настолько уверена, что ребенок уже мертв, что едва могла слышать, что ей говорят, и все не понимала, почему Пентти так упорно кутает в одеяло мертвое тельце. Да, прошло много часов, прежде чем она заполучила свою Элину обратно, прежде чем она, наконец, поняла, что ребенок живой – замерзший, но все еще живой.

Миновало тихое Рождество, и на следующий день Пентти отправился на лыжах обратно в лес и срубил ту самую гигантскую ель, которая стала причиной их ссоры с дочерью и, несмотря на то, что ель упиралась в потолок и занимала собою половину гостиной, они нарядили ее глазированными ангелами и имбирным пряниками. Потому что Элина заболела. У нее уже до этого долгое время держался насморк, и ночь, проведенная в зимнем лесу, отнюдь не улучшила ее состояния, и на следующее утро после Рождества девочка принялась так сильно кашлять, что ее вырвало рисовой кашей.

В канун Нового Года Пентти привел в дом доктора, который констатировал, что у девочки воспаление легких, и ей уже мало чем можно помочь, остается только молиться и надеяться, что все пройдет.

Но ничего не прошло, и 1 января 1952 года, днем, Элины не стало. Она все кашляла и кашляла до самого конца, пока не перестала. Эско только родился, ему было всего несколько месяцев от роду, и он все время плакал и не мог спать – должно быть, чувствовал, что что-то происходит, потому что не было никакого способа утешить его. Риико же, напротив, казалось, вообще не заметил, что что-то стряслось.

Они вынесли и положили ее в сарае, на мороз. Здесь она должна была лежать до весны, пока не растает земля, чтобы тогда можно было похоронить ее по-человечески. Но с тех пор, если требовалось сходить за дровами или еще за чем-нибудь, то в сарай шел Пентти. Сири избегала туда заходить.

Только теперь до нее начало постепенно доходить, что Пентти был тем, кто больше всех оплакивал девочку. Не она, как Сири всегда думала. Нет, казалось, будто каждый из них потерял своего собственного ребенка.