Нина Вяха - Завещание

И он не боялся ездить домой навещать семью (так как боялась этого Анни), потому что знал, что уже никто не сможет у него этого отобрать.

Теперь в его руках был ключ к совершенно иной жизни, отныне и навсегда, и оттого было совсем не сложно ездить домой в июле, потому что отчий дом больше не был домом, его домом теперь был Хельсинки. Но еще много чего должно было случиться перед теми решающими событиями, которые пришлись на Рождество, и которые еще только предстояли ему и всей семье Тойми.

Тармо знал, что он был иным, не таким как его братья и сестры, он даже думал по-другому, но в последнее время с этой его инаковостью вообще происходило что-то странное. Потому что у Тармо начался пубертатный период – нечто, с чем уже столкнулись его братья. Все одноклассники вокруг него заразились этой «болезнью», и происходящие с ними физические изменения были настолько сильны, что не могли не бросаться в глаза.

С Тармо все происходило по-другому. В первую очередь, в духовном плане – его сердце мужало гораздо быстрее, чем тело. Что же касается первой щетины и либидо – он даже толком не знал, что это такое.

Пробуждение сексуальности для большинства его братьев граничило почти с насилием – настолько мощно оно на них влияло. Эти с трудом скрываемые эрегированные пенисы, и еще запах, запах спермы, и затвердевшие от излитого семени простыни. У Тармо ничего этого не было.

Вместо этого его начали мучить сны, живые сны, которые были абстрактными и в то же время нет. В них присутствовали тела, но не женские и уже тем боле не мужские, скорее андрогинного типа, совершенно гладкие между ног, бесполые, без отверстий и выделений.

Свое собственное тело ему не нравилось – ему хотелось, чтобы оно было таким же гладким и чистым, как тела из его снов, которые невозможные запятнать, опорочить.

Как-то раз вечером в начале семестра он отправился вместе с классом на оперу в Александровский театр. Увиденное потрясло Тармо. Все эти залы, старинная позолота, богатство и роскошь, которые показались ему такими непривычными, и сам сюжет, повествующий о невзгодах и трудностях бедной крестьянской семьи из той части страны, откуда сам он был родом, а еще эта музыка, оркестровая яма, и наконец там были тела точь-в-точь как в снах, что одолевали его в последнее время – бесполые, элегантные, такие неслыханно возбуждающие в своей холодной благородной красоте.

Танцоры, с их совершенными формами, чьи очертания казались настолько естественными, словно они и не могли быть другими, – все это восхищало Тармо. Прежде он никогда и подумать не мог, что человеческое тело может быть таким.

Впервые в жизни Тармо ощутил нечто вроде похоти. С пылающими щеками он сидел в глубине зала, на сиденье с красной бархатной обивкой, он пробыл в оцепенении весь первый акт, и когда начался антракт, буквально силой заставил себя подняться и уйти с классом. Он молча стоял рядом с одноклассниками на улице, и словно издалека до него доносились обрывки их обычной болтовни о домашних заданиях, выходных, но кроме этого они говорили и о балете, об оркестре – разговоры, о которых он даже и мечтать не смел, не то что участвовать в них самому, поэтому он просто стоял рядом и слушал.

Его мысли витали где-то далеко, он видел перед собой те тела и то, что они вытворяли, и представлял, на что еще они способны. Спрашивал себя, каково это – проникнуть в такое тело, ласкать мускулы, изучать скрытые впадинки и потаенные уголки, искать дороги внутрь.

Когда звонок возвестил о начале второго акта, одна из его одноклассниц, девочка по имени Мирья, взяла его под руку, и они вместе последовали в зал. У нее были длинные, до плеч волосы, которые покачивались из стороны в сторону, когда она разговаривала.

– Правда ведь красиво? – полушепотом спрашивала она его. – Ты бывал здесь в детстве?

Тармо мог только кивать. Он тяжело сглатывал, но комок в горле не исчезал – больно не было, только чувство, кружащее голову, что вот оно, его место, он нашел свой дом.

После представления все отправились в кафе, и Тармо сидел среди них, тихий и задумчивый, пока вокруг него болтали и смеялись одноклассники.

Он думал о своей прежней жизни, пытался вообразить, как мог бы сейчас сидеть в кафе со своей родней, до этого посетив с ними оперу. При мысли об этом он чуть не рассмеялся и покачал головой.

Вдруг он заметил, как сидевший на противоположном конце стола Томас наблюдает за ним. Тармо почувствовал, как загорелись его щеки. Он тряхнул головой, стараясь не смотреть в ответ. Но когда снова поднял голову, Томас все также сидел и смотрел на него, спокойно и дружелюбно. Тармо улыбнулся ему, и это было приятно. Здесь он среди друзей. Никто не собирался угрожать ему поркой или воспитывать, здесь он мог спокойно вздохнуть.