Медсестра с младшим сыном живёт на окраине Иванова. Называть фамилию они мне запретили и просили их не фотографировать.
– Понимаете, если вы напишете, что Саша хочет служить, к нему в армии будет другое отношение. Подумают, что он хочет выделиться. А это нам ни к чему.
Меня кормили обедом из щей и котлет, своих, непокупных. Медсестра Галина Ивановна работает в двух местах – в поликлинике и больнице. Саша после школы хотел поступить в медицинский институт в Москве, не поступил, весь год готовился к армии и вот теперь пойдёт туда, потому что ничем, кроме медицины, он заниматься не хочет, а откашивать от армии ему показалось безнравственным.
– Вот понимаете, – сказал он, глядя на меня исподлобья большими карими глазами, странно выглядящими на пухлом и спокойном лице блондина. – Вы все пишете… и говорите там у себя… что все врут. А почему же вы сами врали? Вы же говорили, что пытались откосить. Зачем?
– Затем, что я принёс бы больше пользы себе и людям, если бы с 1987-го по 1989 год занимался своим делом, – сказал я раздражённо.
– А вы не можете знать. Есть долг, понимаете? Вот Рошаль. Это мой идеал вообще, я так считаю.
«Мой идеал Гагарин, частично Экзюпери», – вспомнился мне ядовитый фильм «Водитель для Веры».
– Вот Рошаль, – продолжал Саша, – он сказал, что готов хоть боевика оперировать. И перевязывал действительно. Потому что у врача как раз такой долг. И я поэтому хочу быть врачом – и буду обязательно после армии! Это как раз профессия… в которой понятно, что делать. И в армии понятно.
– А сами вы не можете определить?
– Я могу, но для себя. А я хочу, чтобы я был не только себе нужен. Не должен человек жить только для того, чтобы расширить вот эту квартиру, – он обвёл широким жестом свою комнату. Кроме неё в квартире есть ещё одна. – Все стали шаткие невыносимо, никому верить нельзя. Я, например, терпеть не могу, когда опаздывают. А сейчас все опаздывают. Только девушка моя, она всегда вовремя приходит. У меня до этого и другие были, но вот она никогда не опаздывала. И поэтому мы дружим уже год.
Я готов был поверить, что они действительно дружат. Ходят за ручку, обсуждают прочитанное. Ненавижу правильных людей.
– Но вам не кажется, что армия в её нынешнем состоянии – это не лучшее приложение сил для людей вашего возраста?
– А не бывает другого состояния. Вот я люблю книги по истории читать. Всю среднюю школу читал про Средние века. Потом перерос как-то. И вот я понял, что Средние века – это же было очень долго. Это почти тысячелетие. И все время плохо. Ждут, ждут, когда же хорошо… А просвета никакого, до самого Возрождения. То война, то чума, то воруют все. И в Париже, например, было очень грязно. Но шли люди и воевали, в самых грязных войнах, а потом на этом получилась вся нынешняя Европа. Куда все так хотят. Ну надо же, чтобы кто-то просто делал, что положено. А какое я право имею требовать с других, если сам не делаю как надо? Вот вы же работаете, верно? А можете сказать, что вокруг воруют.
– Я не ворую, потому что не умею, – сказал я с вызовом. – Умел бы, может, и воровал бы.
– Не думаю, – сказал он. – Дело нехитрое, чего тут уметь-то. У нас в классе двое воровали, все про них знали, и никто не ловил. Ну, ларьки там, по мелочи, или на рынке. Оба были дураки, и всё у них получалось. Я вообще не помню, чтобы у нас кого-нибудь поймали. Вот два года назад целый рынок подожгли, двести павильонов. Товару погибло на миллионы. И никого не нашли. Говорят, разборки. И везде так. Пусть будет хоть один человек, к которому у меня не будет претензий. Пусть, например, я.
– А если пошлют в Чечню?
– В Чечню на самом деле редко посылают. Я знал, что вы будете про это. Не надо всё время про Чечню, потому что там война, видели фильм «Война»? Армию не надо под руку толкать, она не для этого. Люди воюют, и не мешайте.
– А к Комитету солдатских матерей вы как относитесь? – спросил я Галину Ивановну.
– Хорошо отношусь, – неожиданно сказала она. – Матерям вместе легче. А в политику они не лезут, это их втягивают нечистоплотные люди. Должна быть армия, и должны быть те, кто за ней следит. Матери вполне могут.
Я не понимал, на чём этот мальчик держится и что у него внутри. Как Леонид Пантелеев в своё время не понимал, откуда у одного мальчика было такое крепкое честное слово. Если помните, этот мальчик простоял чуть ли не весь день на часах в парке, не отходя попить и пописать, потому что он был часовой в игре в войну, а его забыли сменить. А он дал честное слово. Пантелеев был глубоко православным человеком и талантливым писателем, и твёрдость мальчика восхитила его, конечно, не в советско-патриотическом, а в религиозном смысле. Вот из таких мальчиков и получаются идеальные солдаты, но мне непонятно было, откуда такой взялся в наших условиях.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу