Ровена Коулман - Письмо из прошлого

— Слишком поздно, — говорю я. — Теперь мы знаем, что эти вещи существуют. Пути назад нет.

Она медленно качает головой.

— Тогда давай покончим с этим.

Жара просачивается в каждую щель и трещину, смешивается с пылью. Я чувствую раскаленный воздух кончиком языка. Мы открываем дверь в комнату Рисс.

— Ох! — Ладонь Горошинки взлетает ко рту. — Я не думала, что здесь все еще будут какие-то вещи! Это ее вещи, Луна! Ее спальня!

Я смотрю на односпальную кровать с продавленным, грязным матрасом. На тот самый тяжелый готический шкаф из темного дерева, стоящий у стены, напротив кровати, который видела прошлой ночью. Я даже подумала, что увижу на одной из его завитушек сделанное ею платье, покрытое паутиной, точно современная версия платья мисс Хэвишем [6] Героиня романа Чарльза Диккенса «Большие надежды». Безумная старуха-затворница, властная и жестокая, пугает всех в округе, расхаживая в истлевшем подвенечном платье с осыпавшимся букетиком на груди. . Но его там нет, и я чувствую облегчение.

— О’кей. — Я затягиваю коробку в комнату и ставлю на кровать.

— Готова? — спрашивает Горошинка.

— Готова, — отвечаю я — и, конечно же, вру.

Никто не готов к тому, что хорошо знакомый мир может вспыхнуть и сгореть дотла в мгновение ока.

Горошинка освещает коробку лучом фонарика. Коробка доверху заполнена мятыми страницами нашей местной газеты. Новости о ярмарках и о том, что наши школьные хоры вышли в финал региона, кажутся здесь такими чужими. Я зарываюсь в них пальцами в поисках настоящего содержимого. И довольно быстро нахожу.

— Черт… — выдыхаю я, коснувшись какого-то предмета, и оттягиваю момент, когда придется вытащить его наружу.

— Что там? — нетерпеливо спрашивает Горошинка.

Я обеими руками осторожную вынимаю первую вещь.

— Это мамин старый проектор. Я и не знала, что его нет дома. Не представляю, почему я этого не замечала. Наверное, она отправила его, когда уже знала…

— Господи… — Горошинка неотрывно смотрит на проектор. Я кладу его на кровать. — А еще что там?

Следующий предмет — тяжелый и незнакомый, но как только я понимаю, что это, трещина в моем сердце становится еще глубже. Посылка явно спланирована и продумана.

— Это батарея, которую папа купил во время того кошмарного похода, помнишь? Когда мы все в итоге ночевали в гостинице. С ее помощью можно запустить проектор.

— Она все продумала? — произносит Горошинка тоненьким тихим голосом.

В конце я достаю жестяную банку, та самую, которую мама так долго хранила у себя. Внутри четыре пронумерованные коробочки пленки «Super 8».

— Так что мы будем делать? — спрашивает Горошинка.

— Посмотрим их, — говорю я. — Она хотела от нас именно этого. Поэтому мы не нашли дома записку. Одна записка — это совсем не в ее стиле. Она сняла для нас несколько пленок и отправила сюда.

— Луна, я не уверена, что смогу…

Я устремляю на нее прямой, острый взгляд.

— Горошинка, ты сможешь! Ты нужна мне, нужно, чтобы мы сделали это вместе. Пожалуйста, будь сильной, одна я с этим не справлюсь!

— Да… — кивает Горошинка. — О’кей.

— Думаю, нужно начать с пленки под номером один, — говорю я. — Дальняя стена подойдет для проекции, и еще, кажется, я видела внизу стулья. Нужно поставить эту штуку на что-то покрепче.

— Я принесу, — ровным, тихим голосом отзывается Горошинка и уходит.

Когда она возвращается, то светит мне фонариком, пока я разбираюсь с проектором. Я делаю все четко, шаг за шагом, стараясь не думать о том, что произойдет, когда мы наконец запустим пленку.

— Не знаю, на сколько хватит этой батареи, — говорю я. — Зависит от того, зарядила ли ее мама перед тем, как…

— Зато она позаботилась об остальном, — отвечает Горошинка. — Луна, все это… Этот дом, этот проектор… Черт, даже сама поездка сюда! Все это кажется нереальным, правда? Как будто мы оказались во сне. И в любую секунду можем проснуться.

И это она знает лишь половину всего.

— А это ты в моем сне или я в твоем? — спрашиваю я и подключаю питание. Протягиваю руку. — Ты готова?

Она кивает, и я сжимаю ее ладонь.

— Готова.

Комната, в которой еще несколько секунд назад царил чернильно-черный мрак, озаряется ослепительным светом и радугой мерцающих, мигающих оттенков. Пленка стремительно раскручивается. Вначале стену покрывают царапины и штрихи, затем миг пустоты, и тут перед нами возникает мама.

Как и в том фильме, который мы смотрели дома, она сидит в своем любимом саду. На улице теплый летний день. Высокие, прекрасные мальвы и люпины колышутся у нее за спиной — прямо на пузырящихся обоях между влажными пятнами плесени. Какое-то время мама устраивается на стуле и на мгновение устремляет задумчивый взгляд вдаль. А затем оборачивается прямо в камеру. И смотрит на нас.