Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

– Женя, я сейчас перекушу и на вокзал. Поеду в Лондон. Попробую узнать из первых рук, что происходит.

Руди вернулся на следующий день. Он был мрачен. Мы сели за стол.

– Что тебе сказать, Женя… Меня принял начальник политического отдела Скотленд-Ярда майор Берт. Он подтвердил, что Клаус арестован за шпионаж в пользу Советского Союза и что он во всем признался. Берт сказал, что я могу навестить его в тюрьме сегодня же. «У меня к вам одна просьба, профессор Пайерлс, если будете говорить с мистером Фуксом, попробуйте уговорить его назвать имена его сообщников. Нам он отказал». Еще Берт спросил, не заметили ли мы в нашем общении экстремистско-левых взглядов со стороны Фукса. «Он что, истовый коммунист?» Я ответил, что Клаус был одним из нас, и его взгляды такие же, как у нас. Ничего другого мы от него не слышали.

Честно говоря, я Берту не поверил. Или, скажем так, поверил не полностью. От него я сразу же отправился в тюрьму на свидание с Клаусом. Если бы ты знала, Женечка, как я надеялся, что Клаус скажет мне, что вся эта история – чистое недоразумение! На мое приветствие он не ответил. Клаус поднял на меня глаза и произнес без всякого выражения, как будто бы заранее заученную фразу: «Я работал на ГРУ и НКВД восемь лет. У меня фотографическая память, все, что я знал об атомном проекте, я передал в Москву. Я работал не за деньги. Я не стремлюсь облегчить свою участь. Мне нечего больше добавить». Он отвернулся, я вышел из камеры. Всё.

Слезы капали у меня из глаз. Мне хотелось закричать, но наверху спали дети. Придя в себя, взяла бумагу, ручку и принялась за письмо.

Дорогой Клаус!

Руди только что вернулся из Лондона. Я пишу тебе, сидя в нашей гостиной напротив камина, где так часто мы говорили обо всем на свете. Это письмо писать трудно и, наверное, даже труднее читать его, но вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы не ожидать от меня уклончивых слов.

Я воспринимаю то, что случилось, с большей легкостью, чем кто-либо другой, потому что мое детство и юность в России научили меня не доверять никому и быть готовой к тому, что любой и каждый мог оказаться агентом НКВД. Двадцать лет свободы в Англии несколько смягчили меня, и я научилась любить и доверять людям, по крайней мере некоторым. Но инстинкты, заложенные в детстве и юности, глубже, и после первого получаса я чувствую, что могу с собой справиться.

Я конечно же доверяла вам. Более того, я считала вас самым порядочным человеком из всех, кого знала. Даже сейчас… Именно по этой причине я и пишу вам.

Кажется, вы сейчас изменили свои взгляды и хотели бы, чтобы лучшее в нашей цивилизации сохранилось. Лучшее – это доверие к людям, дружба, та свобода и свежий воздух, которые все еще существуют кое-где в нашем мире и делают жизнь достойной того, чтобы жить и воспитывать детей. Ваши действия поставили под угрозу именно это, причем в двух аспектах. Одно следствие – именно такое, как вы и планировали, и сейчас с этим уже ничего нельзя сделать. Но можно и нужно что-то сделать с другим следствием.

Понимаете ли вы, каковы будут последствия вашего суда для всех коллег здесь и в Америке? Особенно в Америке, где многие из них уже испытывают трудности. Понимаете ли вы, что их теперь будут подозревать, и не только начальственные эшелоны, но и их же друзья, потому что, если смогли вы, почему не они?

Делая свое дело, вам совсем не обязательно было устанавливать такие теплые человеческие отношения с ними, играть с их детьми, танцевать, выпивать и вести задушевные беседы. Вы такой тихий человек, что вполне могли бы держаться отстраненно. Но вы наслаждались лучшим, что может дать тот мир, который вы пытались уничтожить. Это нечестно.

В некотором смысле я рада, что вы провалились. Что вы сделали с друзьями, коллегами, Клаус? Их вера в порядочность и гуманность потрясена, на многие годы в будущем они останутся под подозрением. Возможно, вы не думали об этом раньше, но сейчас вы обязаны об этом подумать.

Вы обязаны сказать, с кем вы взаимодействовали и кто были ваши связные. Это ужасно трудно, пожалуй, самое трудное, что вы должны сделать сейчас. Но вы пошли этой дорогой. Не останавливайтесь посередине. Вы не мягкотелый, и для вас не будет легкого выхода. Вы математик, эта задача не имеет точного решения. Постарайтесь найти лучшее приближение.

Руди сказал мне, что вы не хотите создать впечатление, что стараетесь облегчить свою участь. Клаус, не будьте ребенком! Это кодекс чести для школьников пятого класса. Впечатления не играют роли, и вы лично тоже. Проблема, которую вы создали, слишком глубока для этого. И вы знаете это, потому что если бы не знали, то прибегли бы к единственному простому выходу из положения для вас: закончили бы свою жизнь. Спасибо за то, что вы этого не сделали. Вы не можете оставить всю эту ужасную грязь, чтобы ее разбирали другие люди. Ведь это вы ее сотворили. Это ваше дело, Клаус. А вы никогда не уклонялись.