Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

— А почему бы и нет? Заметьте, что я делаю различие между социализмом и коммунизмом.

— Конечно. Вы называете социализмом то, что не представляет для вас опасности, а коммунизмом то, что вам мешает. Все очень просто.

— А что вы понимаете под социализмом?

— Вы выдали себя этим вопросом, господин мэр. Я часто говорю своим студентам, что человек начинает придираться к терминологии, когда не желает чего-то понять.

— Это увертка.

— Да нет же, нет. Это довольно трудно выразить, но все вполне ясно. Нельзя же называть социализмом исконную жажду социальной справедливости, которая, кстати, у большинства людей говорит о вполне осознанном понимании своих интересов. Вы и представить себе не можете, какую филантропию разводит отмирающий колониализм.

— Это только делает ему честь.

— Возможно, но это не имеет никакого отношения к социализму. Вы считаете, что владелец поля должен делить хлеб с сельскохозяйственным рабочим, который своим трудом вырастил этот хлеб.

— Конечно. А вы?

— Если бы я был на месте рабочего, я бы потребовал весь кусок, и, поскольку рабочий сильнее, я не понимаю, почему он должен делить этот кусок с хозяином.

— В результате хозяин поля перестанет его обрабатывать и рабочий останется без работы.

— Вот тут-то и начинается социализм: рабочий должен трудиться столько, сколько необходимо для того, чтобы у него каждый день был хлеб. А все остальное — ерунда.

— Вы говорите так потому, что занимаете определенное общественное положение — и неплохое.

— Да, у меня высокое жалованье, которое, кстати, я более чем заслужил, но все-таки я получаю жалованье, я работаю так же, как наш друг Гонэ, как полицейский Видаль и Хосе Эрнандес.

— У вас есть недвижимость.

— Я не извлекаю из нее прибылей.

— Все зависит от вас.

— Совершенно верно. От меня зависит продаться аббату Ведрину или Лаказам. В свое время я такую ошибку совершил. Но я дважды подумаю прежде, чем совершу ее вторично.

— Не понимаю, в чем была бы ошибка, если бы вы использовали себе на благо зависимость своего положения. Мне, право же, смешно, когда вы строите из себя рабочего человека. Вы буржуа, мой дорогой. И вы в одном с нами мешке, хотите вы того или нет. Если ваши друзья коммунисты захватят власть, они повесят вас между Ведрином и Бернаром Лаказом.

— Вполне возможно, по это ничего не меняет. Вы говорите о зависимости моего положения. И вы правы: интеллигент — это ни рыба ни мясо, отсюда и его зависимость. Он вдохновляет революцию, а революция отвергает его, или, вернее, он отвергает революцию, потому что не в силах ее поддерживать. Так было недавно на Кубе, так было и во Франции после тысяча семьсот восемьдесят девятого года.

— В таком случае какой же смысл подрубать сук, на котором сидишь?

— Если это единственный способ обрушить сук, надо, чтобы кто-то на это решился.

— Sic vos non vobis — не для себя, так для других!

— Совершенно верно. Вы процитировали сейчас, господин мэр, одно из положений социализма, хотя Вергилий, наверно, и не предполагал, что его стихам будет дано такое толкование.

— Позвольте мне снять шляпу перед подобным самопожертвованием!

— Для этого не нужно особой доблести. Мне достаточно вспомнить, сколько Лассегов корпело всю жизнь на лесопилке Лаказов, — и сразу все становится просто. Давайте считать, что это семейный долг.

— Вы слишком все драматизируете, мой дорогой. Я тоже происхожу из довольно скромной семьи. Мой отец был мелким чиновником.

Так значит, жандарм Бриу в воспоминаниях сына превратился в гражданского служащего. Анри с трудом подавил смешок, — только трубка, зажатая в зубах, заплясала. Появление полицейского Видаля избавило его от необходимости отвечать.

— Господин мэр, господа собрались в зале совещаний.

— Прекрасно, мы сейчас идем. Дорогой профессор, могу ли я все-таки надеяться, что «Ла Гранжет»…

— Делайте, что хотите, при условии, что мне будут даны гарантии против опасности, именуемой «Ведрин».

Мэтр Бриу сокрушенно покачал головой, но ничего не сказал.

Шуба, в которую Ренар облачал свое тощее тело при наступлении первых же холодов, всегда фигурировала в анекдотах, ходивших о нем. Помогая своему бывшему учителю надеть ее, Анри чувствовал под пальцами знакомые крутые зерна каракуля. Мех был отличный. Он казался сейчас даже новее, чем двадцать лет тому назад. А может быть, в квартале Мериадек есть какой-нибудь скупщик дорогого старья, который снабжает Ренара не слишком поношенными шубами?