Фигль-Мигль - Долой стыд

— Славик, в каких случаях в литературе говорят «ах»?

— ... Алкмена: «Ах!» ...

— Да?

— Рильке называл это одним из «трогательнейших и чистейших» финалов.

— Да?

— Конечно, она говорит «ах!» ещё и в другом месте, совершенно в другом настроении, и вообще Клейст считал это комедией.

— Если вас не затруднит – –

— Хороша комедия! Бедная женщина.

— Мне бы всё же хотелось – –

— Я не вижу в этом финале ничего трогательного. У неё разбито сердце. Даже собственному сердцу она больше не сможет доверять.

— ...

— Это «ах» человека, который выходит из обморока и видит, что его ждёт новая пытка.

— Ах вот оно как.

— ...А вы знаете, что Рильке называл психоанализ «опустошительным исцелением»?

— Я психотерапевт. Со мною вам исцеление не грозит.

— Я знаю, — неожиданно сказал он. — И я вам очень благодарен.

В отчётах я регулярно писал откровенную ложь, но что стало бы и с Вячеславом Германовичем и, если на то пошло, со мной тоже, сообщи я, что некоторым людям неучтенные ресурсы помогают выстоять против терапии. «Медленно, но поддаётся»? Счас! Он не изменился ни на каплю: вежливый, чистенький, неукротимый педант.

При всей своей бесхитростности Славик очень ловко уворачивался от вопросов о личном. О родителях я кое-что выцарапал, какие-то крохи; о позднесоветском детстве. Отец-алкаш, мать, один на один оставшаяся с первой половиной девяностых; всё легко складывалось в понятную картину, и для меня стало ударом узнать, что алкаш был известный реставратор, а самоотверженная труженица-вдова билась с нуждой недолго, снабдив Вячеслава Германовича отчимом, чьё имя до сих пор навевает ужас.

Сведения эти принёс не полковник, как можно было подумать, а Нестор.

Для Нестора Славик оказался занозой, мешающей жить, — хотя он не отдавал себе в этом отчёта. Разве был Вячеслав Германович явный реакционер, изувер, слуга режима? То-то и оно! Энциклопедически образованные, добросовестные и лично привлекательные люди становились порой на грязную дорожку (тут Нестор неизбежно вспоминал Хайдеггера), но она же и приводила их впоследствии к историческому поражению, осуждению и покаянию — зрелище, поучительное для всякого. Так ведь Славик затаился в мире без дорог: тропы, которыми он бродил, были одинаково непригодны для тирана и гражданского общества. С врагом можно воевать, нетвёрдого союзника — пристыдить и сотней способов образумить; что сделаешь с человеком, для которого тебя вовсе нет? Вячеслав Германович даже не пытался понять, за что его наказывают. Он молча, покорно терпел, как мог бы терпеть голод и холод. От его терпения Нестор лез на стену.

«Знаете, доктор, — сказал мне Нестор в порыве откровенности и прозрения, — почему-то вот именно такого, тихого, хочется схватить и трясти, пока не завопит». — «Святых никто не любит», — сказал я. «Он не святой, а юродивый, — сердито сказал Нестор. — А вы знаете, кто его отец?» Тогда он мне и поведал.

Ну, папаша Нестора как источник информации не вызывает доверия. С другой стороны, он действительно везде крутился и многих знал. Его рассказы могу себе представить. Как у всех подобных людей, это одни фразы и намёки неизвестно на что. Я понял так, что отец Вячеслава Германовича имел идею фикс о масонском заговоре, под который он сгребал все прогрессивные поползновения своего времени. Из-за этого и общепризнанных связей с КГБ все честные от него отвернулись, а нечестных он пугал компрометирующими пьяными выходками. Ненадёжный и живописный человек. Я и самого Славика стал лучше понимать, с таким-то бэкграундом. А что до отчима, так тем более не удивительно, что мальчик убежал в словари и эдвардианскую литературу.

Воспользовавшись тем, что Нестор разболтался, я спросил его о положении специалиста.

— А вы не слышали? Скандал же был на всю страну.

То, что они называют «скандалом на всю страну», остаётся обычно вознёй в очень маленькой стеклянной банке: звук сквозь стекло почти не проходит, а видно только тому, на чьём рабочем столе эта банка стоит.

— Напомните мне.

— Его видели в ресторане. С Фуркиным и председателем Комитета по экстремизму.

— И что такого?

— И он теперь говорит «что такого». А то, что этот председатель курирует Имперский разъезд.

— ...Но они не могут не встречаться. По рабочим вопросам.

— Да! Но так, чтобы сегодня с одним, завтра — с другим. Не с обоими сразу! Это компрометирует вообще всех!

— Кроме него самого.

— На нём самом давно клейма негде поставить.