Фигль-Мигль - Долой стыд

— Анжела, — сказал ехидный молодой человек (Кирилл). Произнёс моё имя и даже не поморщился! Что значит выдержка. — Понимаешь, Анжела, именно в таких ситуациях парень может помочь себе только сам. Я, ладно, наведу справки, поговорю. Через месяц он опять во что-нибудь вляпается. Ты так и будешь теперь его вытаскивать?

Я не считала случай таким уж безнадежным — полно на свете людей, которым одного раза хватает за глаза, и всю оставшуюся жизнь они трясутся при мысли, чем всё могло бы закончиться, — но мне было ясно, что он имеет в виду.

А потом он спросил:

— Откуда у тебя эти синяки?

Разглядел же!

Я очень слежу, чтобы не было видно, и, как правило, никто не видит, точнее говоря, не замечает — и никто, никто ни о чём не спрашивает. (Звучит, словно я всех обвиняю в нечуткости, но это не обвинение, чуткость, захоти её кто-нибудь проявить, поставила бы меня в неловкое и тяжёлое положение, пришлось бы врать, изобретать падения с лестницы или кровати и шутки по этому поводу... о самих шутках думать заранее не хотелось. Теперь я не испытывала ничего, кроме громадного облегчения при мысли, что старшему следователю Комитета по противодействию экстремизму бесполезно лгать.)

— Это, — говорю, — моя бурная сексуальная жизнь. Не обращай внимания. Мне нравится.

Да, после такого откровения он на меня, что называется, посмотрел . И спрашивает так мрачно:

— Может, это вовсе не Савельеву нужно помогать?

— Это просто игры. У меня всё чудесно. Выхожу замуж.

— ...И давно ты так играешь?

Вот куда всё зашло.

Недостаток откровенных разговоров в том, что они выходят из-под контроля. Начав говорить правду, трудно остановиться — и невозможно предсказать реакцию того, с кем говоришь. Знай я, что его это шокирует, наплела бы про кровать, и лестницы, и что угодно, но как я могла догадаться? Он был такой насмешливый, уверенный в себе — мне и в голову не пришло, что молодой человек его разбора станет осуждать сексуальные пунктики.

Тем не менее он осудил; достаточно было посмотреть на его лицо. (Кстати говоря, очень привлекательное: не смазливое и не деревянное. Мне нравятся подвижные лица. И у Максимчика оно подвижное, но у него это нервы.)

И вот смотрю я на Кирюшино лицо, на котором всё написано, и понимаю, как же была права, что всё это время держала язык за зубами. Может быть, и сейчас ещё не поздно было фыркнуть и сказать, что пошутила, но мне никогда не давались такие вещи. Тут главное что-нибудь мгновенно, без предварительных обдумываний ляпнуть, рассмеяться и заговорить о другом; я видела, как это делается, но не знаю, как это сделать изнутри .

— Не говори об этом Машечке, хорошо?

Он сказал, что не скажет, и про Павлика сказал, что всё сделает, и, похоже, хотел сказать, что и с моими синяками разберётся, точнее, с тем, кто мне их наставил. Я поняла, что теперь-то уж совершенно точно не приведу Максимчика в Фонд Плеве.

Который через несколько дней разгромили какие-то негодяи.

«Разгромили» написал Станислав Игоревич у себя в Фейсбуке, но это был, конечно, никакой не разгром, а так, хулиганская выходка. Разбитое стекло в окошке поменяли ещё до моего приезда, а грязные надписи можно стереть и закрасить. Хуже всего было, что бедняжка Пётр Николаевич принял случившееся ужасно близко к сердцу. Я отмываю стену, а он стоит рядом, как будто не в себе, смотрит, смотрит, молчит и потом говорит так потерянно:

— Знаете, Алечка, у меня порой руки опускаются. Ну что это такое — схватить, сломать и, главное, вопить при этом во всю глотку, одни — «ура», другие — «долой», как будто эти вопли сами собой что-то построят. Как мало уважения вызывает у людей простой здравый смысл! А что же ещё может создать сильную государственность? Вера, которой ни у кого сейчас по-настоящему нет? Бюрократия? Я думал, моя дорогая, что буду заниматься просвещением элит — а их нужно не просвещать, а обуздывать. Хотел дать возможность объединения здоровым силам — а объявляются какие-то башибузуки. Кому мы помешали?

Я не думала, что мы могли кому-то помешать, разве что в том смысле, в каком авторам граффити мешает чистая стена: её непременно нужно загадить. Ну и говорю:

— Никому, Пётр Николаевич. Это всего лишь шпана без больших планов, а мы так, под руку подвернулись. Осторожнее, о ведёрко не споткнитесь.

Но нет, Петра Николаевича случайная шпана не устраивала. Он бы предпочёл именно помешать кому-то серьёзному.

— Помните, что Александр Третий сказал про Каткова? «Слишком легко этим господам достаётся их балаганный патриотизм».