Катя Миллэй - Море спокойствия

– Если получится фигня, может, закажем пиццу? – предлагает она. Молчанию не удается ее одолеть. Оно ее вовсе не пугает. Когда, наверное, больше года не говоришь ни с одной живой душой, то невольно учишься управлять возникающими паузами в разговоре.

– Не получится, – отвечаю я.

– Так уверен в себе? – усмехается она.

– Я уже уморил тебя голодом?

– На удивление нет. Но вот это выглядит как-то подозрительно. – Она косится на разделочную доску, лежащую передо мной.

– Овощи?

– Они самые.

– Тебе сколько лет? Восемь? – спрашиваю я.

– А тебе? Сорок? – парирует она.

– Фигня не получится, – повторяю я. – Поверь мне. Я готовлю не первый день.

– А сколько уже?

– Три года, плюс-минус. – Именно в это время моя бабушка сильно заболела и больше не могла заниматься готовкой. В то же самое время я был вынужден учиться, как пользоваться стиральной машинкой и вытряхивать пылесос.

– С четырнадцати лет? И что тебя заставило?

– Надоело каждый день на ужин питаться сухими хлопьями из коробки. Поэтому однажды просто достал поваренные книги и начал их изучать.

– Я вот вообще не умею готовить.

– Зато умеешь печь. – Да еще как! На прошлой неделе она приносила те самые печенья с арахисовым маслом, посыпанные сахаром, с узором крест-накрест наверху. Стоило мне на них взглянуть, как я мгновенно вспомнил, что точно такие же пекла моя мама, а я совсем забыл. Интересно, сколько еще всего я не помню о ней?

– Это не то же самое.

– При желании ты тоже можешь научиться готовить. Я даже могу одолжить тебе поваренную книгу, если хочешь, – с легким сарказмом говорю я. Такое предложение ее не слишком воодушевляет. – Это вовсе не трудно.

– Для тебя, может, и нет. Но не все из нас такие талантливые, как Джош Беннетт. – Она говорит обо мне так, будто я тот еще придурок.

– А ты знаешь, сколько блюд угробил этот талантливый Джош Беннетт вначале? – Теперь я уже сам выставляю себя тем еще придурком.

– Просвети.

– Скажем так, первые несколько месяцев я по-прежнему питался хлопьями. И даже потом мы с дедом частенько ели сухую пережаренную еду.

– Ты мог бы каждый вечер ужинать у Дрю.

– Мог бы, если б хотел каждый вечер терпеть Дрю. – Я все-таки не большой любитель острых ощущений, но она права: двери его дома всегда были для меня открыты.

– Он ведь твой лучший друг. Хотя я понятия не имею, как такое могло произойти.

– Мы с ним вместе входили в Малую бейсбольную лигу. Когда родные начали умирать, а все остальные от меня отвернулись, он не отступился. Продолжал постоянно приходить ко мне, как я ни пытался избавиться от него. Наконец стало ясно, что он от меня не отстанет.

– Очень похоже на Дрю.

И очень похоже на тебя, Солнышко.

– Значит, Малая лига? – усмехается она.

– Недолго, – отвечаю я. – Как только понял, что мне интереснее мастерить биты, чем размахивать ими, я ушел.

Настя наблюдает за тем, как я нарезаю овощи, но помощи, как стало уже ясно, не предложит там, где должны быть задействованы руки и острые ножи.

– Мне тоже поначалу выпечка не удавалась, – признается она, возвращаясь к предыдущей теме. В ее слова трудно поверить. Мне-то казалось, она сразу родилась с кексом и кулинарной лопаткой в руках.

– А когда ты начала печь?

– В пятнадцать лет. – Она опускает взгляд на свою левую ладонь и разглядывает ее, поворачивая во все стороны. Я предполагаю, что на этом тема исчерпана, поскольку привык довольствоваться минимумом информации от нее. Все те же умышленно размытые фразы, как и всегда. Но тут она меня удивляет, потому что говорит дальше: – Когда у меня возникли проблемы с рукой, мне пришлось долго проходить физиотерапию. Врачи предложили мне для восстановления силы в руке месить тесто. В какой-то момент я решила: раз уж мне придется столько времени возиться с тестом, то почему бы не испечь хлеб. – Она издает смешок.

– Видимо, легче сказать, чем сделать.

– Не то слово. – Она широко улыбается, и такое поведение противоречит тому, какой я привык видеть ее. – В первый раз хлеб, кажется, вообще не поднялся. Получилась жесткая плоская лепешка. Но папа все равно его съел и даже сказал, что вышло неплохо. Видел бы ты его лицо, когда он пытался его прожевать. С трудом представляю, как ему это удалось. – Рассказывая эту историю, Настя не перестает улыбаться. Я вижу, как ее лицо озаряется воспоминаниями, и внезапно осознаю, что прекратил резать овощи и просто пялюсь на нее. Усилием воли заставляю себя вернуться к готовке, пока она не заметила. – Но я не прекращала свои попытки, пробовала снова и снова. Каждый раз не получалось то одно, то другое. Мне никак не давался хлеб. И меня это дико бесило.