Катя Миллэй - Море спокойствия

– Отлично. Тогда я сложу одежду. – Я уже поворачиваюсь, чтобы отправиться в постирочную.

– Не надо. Просто сядь.

– Я и одежду не могу сложить?

– Ты не будешь складывать мое нижнее белье.

– Ты шутишь?

– Нет. Потому что это ненормально. – Он мокрой рукой тянется мимо меня к ящику с кухонными полотенцами. – Вот, держи. Вытирай. – С этими словами он сует мне полотенце, окатывая меня брызгами.

Я забираю у него полотенце.

– Может, лучше взять твои боксеры и вытереть тарелки ими? – Иногда я люблю подурачиться.

– Откуда ты знаешь, что я ношу боксеры?

– Просто понадеялась. – Поскольку любое другое белье мне уже кажется отвратительным.

Он пожимает плечами и передает мне тарелку.

– Тогда вперед. Тебе же потом из этих тарелок есть.

– Вот поэтому ты никому не нравишься, – бормочу я себе под нос, как надувшийся подросток.

В конце концов я останавливаюсь на полотенце. Джош прав: посуду он моет лучше меня. Обычно мне всегда становится лень, когда дело касается какого-либо вида мытья и уборки, но ему об этом знать необязательно.

– А что сегодня произошло между Дрю и Тирни на уроке английского? – спрашиваю я.

– Ты имеешь в виду спор о Боге? Они с Тирни постоянно спорят. Дрю стал бы отстаивать преимущества воздержания, если бы Тирни была против.

– Возможно. Только мне показалось, здесь что-то личное.

– Дрю нравится ее бесить. А сегодня просто издевался над ней. При желании он мог бы разнести ее в пух и прах.

– Поэтому и странно, что он этого не сделал. На дебатах Дрю любому нос утрет. – Выглядит это поистине впечатляюще. Если Дрю входит в раж, то способен забросать противника словами до такой степени, что под конец тот уже ничего не соображает. На соревновании, в котором мы приняли участие несколько недель назад, он выиграл все туры, даже не прибегнув к полному арсеналу своего обаяния.

– Не было необходимости. Против него у нее нет шансов. Ему даже не нужно прикладывать усилия. – Верно. В этом весь Дрю. Он спорит ради забавы, пока ему не становится скучно. Точно кошка, которая гоняет лапой ящерицу – калечит ее до такой степени, что с ней уже невозможно играть.

– А почему мисс Макаллистер не остановила их? Вы же должны были обсуждать совсем другую тему.

– Она таким способом узнает людей. Ей намного проще разгадать человека, если позволить ему говорить, выслушать его. Выяснить, о чем он думает. Оценить его слабые и сильные стороны. – Значит, проводит разведку. Умно. Но такой метод не особо эффективен при условии всего двух спорящих сторон.

– Больше никто не осмелился вмешаться в спор, – замечаю я.

– Все остальные не настолько глупы, чтобы ввязываться в дискуссию о существовании Бога. Это заведомо проигрышный спор. – Джош убирает в шкаф последнюю чистую тарелку.

– С чьей стороны?

– С обеих.

– А ты веришь в Бога?

– Да, – решительным тоном отвечает он. Мое лицо, должно быть, выдает меня, потому что он спрашивает: – А что?

– Просто удивлена. Не думала, что ты веришь.

– Это потому что я проклят и вокруг меня все мрут как мухи? – невозмутимо интересуется он.

Не хочется подтверждать его слова, но именно так я и думала.

– Солнышко, я верю в Бога. И всегда верил в его существование, – говорит он.

Следующие его слова звучат не из жалости к себе, страха или какой-то наигранности. Они – правда.

– Просто знаю, что он меня ненавидит.

Наверное, его фраза должна была меня ошеломить, но я даже бровью не веду. Мне следовало бы мгновенно вскочить с места со словами, что Джош не должен так думать. Что Бог, разумеется, не может его ненавидеть. Что верить в такое – полнейшая глупость. Только это не так. Здесь нет ничего глупого. Когда на твоих глазах все, кого ты любишь, один за другим уходят из твоей жизни, и к семнадцати годам у тебя никого не остается, что еще тут можно думать? Вывод настолько логичный, что меня удивляет, почему сама я так не считаю.

Джош

– Видок у тебя еще тот.

В восемь часов вечера Солнышко заявляется ко мне в гараж, готовая отправиться с Дрю на вечеринку. На самом деле она их ненавидит, но он все время таскает ее с собой.

По вечерам у нас с Настей уже сложился свой порядок. Сначала мы делаем домашнее задание, потом готовим ужин, а все остальное время торчим в гараже. Иногда она отправляется на пробежку, после чего возвращается и принимается шкурить доски или же, заглядывая мне через плечо, задает сотни вопросов обо всем, что я делаю. Она готова отшлифовать все что угодно, лишь бы не приближаться к станкам, потому что не уверена в своей руке.