Катя Миллэй - Море спокойствия

– Я его не возьму. Отдай кому-нибудь другому.

– Тебе необходимо на чем-то сидеть. Я устал от того, что ты постоянно все тут трогаешь, переставляешь, путаешься у меня под ногами, пока я работаю. Теперь тебе есть где сидеть. Так что садись. – Он указывает на стул кивком головы, и я послушно сажусь обратно. Стул кажется мне еще удобнее, чем несколько минут назад. Джош склоняется надо мной, накрывает руками мои ладони, лежащие на подлокотниках, и смотрит мне прямо в глаза. Этим взглядом с меня будто сдирают кожу.

– Это просто стул. И не надо ничего усложнять. Я не стану его продавать или кому-то отдавать. Я сделал его для тебя. Он – твой. – Джош отстраняется и выпрямляется. Когда он убирает руки, я вдруг осознаю, что он впервые прикоснулся ко мне. Вот бы он вернул их обратно. – Тем более на нем уже твое имя.

– Где?

– Посмотри внизу. Я собирался вырезать его на спинке, на заметном месте, но не получилось.

Я соскальзываю со стула, опускаюсь на колени и пригибаюсь к самому полу, чтобы можно было заглянуть под сиденье. А потом отчетливо вижу то, о чем он говорил. Вот оно, на обратной стороне сиденья вырезано солнце.

В это мгновение я понимаю, что он подарил мне вовсе не стул. А приглашение, радушный прием, подтверждение, что меня здесь приняли. Он подарил мне не место для сидения. Он подарил место, где я стала своей.

Настя

Меня поражает страх людей перед тем, что может случиться в темноте. И при этом они ничуть не заботятся о своей безопасности днем, словно солнце способно в полной мере защитить их от всего зла в мире. Но это не так. Солнце лишь ласково нашептывает, убаюкивает своим теплом, а потом грубо швыряет в грязь лицом. Дневной свет вас не защитит. Плохое происходит в любое время суток, и ему вовсе не обязательно дожидаться темноты.

Я ни разу не бывала у Джоша днем. Дом в это время выглядит иначе. Я бы не оказалась здесь, если бы после школы у меня в машине внезапно не сдох аккумулятор. Живу я не очень далеко, и можно было бы дойти пешком, но днем я никуда не хожу. По утрам еще ничего, а вот после обеда, в определенный период времени, просто ненавижу бывать на улице. Даже по ночам я не испытываю тревоги. Темнота не вызывает во мне такого страха, как светлое время суток. Послеполуденное солнце будто бы преследует меня, обжигая спину воспоминаниями. Вечером Джош всегда предлагает подвезти меня до дома. Он думает, что мне неуютно бегать одной в темноте. Так оно и есть. Я не настолько глупа, чтобы полагать, будто могу чувствовать себя в безопасности на улице – в любом месте, в любое время суток. Просто днем мне особенно неспокойно.

И вот я здесь: в три пятнадцать дня сижу на диване у Джоша Беннетта и смотрю «Главный госпиталь». Во время рекламной паузы, которая длилась три с половиной минуты, Джош терпеливо рассказывал мне сюжет всех серий за последние десять лет, пока я поглощала жевательные конфеты «Твизлерс». Как только реклама закончилась, он резко оборвал рассказ и сообщил, что остальное я узнаю в следующем рекламном блоке. Большую часть времени я смотрела не в телевизор. В основном наблюдала за Джошем, пытаясь разгадать, кто он такой. У меня родилось предположение, что у Джоша есть двойник и их, на самом деле, двое, потому что с каждым днем я все больше убеждаюсь: он постоянно разный. Как в фильме с Кристианом Бейлом, где два брата-близнеца живут одной жизнью на двоих, и ты никогда не знаешь, кто перед тобой сейчас. То же самое я испытываю рядом с ним.

Я сминаю пустую обертку из-под конфеты и иду на кухню.

– Где у тебя мусорное ведро? – Несмотря на то что у Джоша я провожу много времени, в сам дом почти не захожу. Мы практически обитаем в гараже.

– Под раковиной, – откликается он, не отрываясь от телевизора. – Ты вообще ешь что-нибудь еще, кроме сахара?

Я мысленно подсчитываю, что съела за сегодняшний день: два протеиновых батончика, два пакетика «Эм-энд-Эмс» с арахисом (но они настолько маленькие, что сойдут за один) и недавно – «Твизлерс».

– Иногда, – отвечаю я. Честно говоря, я бы даже не стала прибегать к протеиновым батончикам, если бы мне не требовались силы после тренировок. Когда я жила еще с родителями, мы всей семьей собирались за столом и ели настоящий, полноценный ужин, как дома у Дрю по воскресеньям. Но тут Марго не готовит, да и мы всегда едим рано, чтобы она успевала на работу, а у меня в это время обычно нет настроения на еду. Может, лет в восемьдесят я и полюблю ужинать в четыре часа дня, но точно не сейчас.