Катя Миллэй - Море спокойствия

– Найди меня в обеденный перерыв! – кричит он мне через плечо. Я уже иду в противоположную сторону, а перед глазами у меня – собственное лицо.

– Правее. Еще чуть-чуть. Немного назад. Ладно, забей. Свет здесь отстой. Пойдем обратно вниз. Кухня – единственное место в этом доме, где есть нормальное естественное освещение. – Клэй подхватывает свой альбом, угольные карандаши, еще какие-то художественные материалы и направляется вниз. Я спускаюсь следом за ним по лестнице дома, в котором провела последние несколько дней. Клэй просто одержим своей идеей. Но я его не виню, мне самой знакомо это состояние. Непреодолимое желание что-то создавать. Я смотрю, как он рисует, и немного ненавижу его в этот миг. Мне не стыдно за это чувство. У меня есть оправдание. Мне очень этого не хватает. Я настолько сильно хочу это вернуть, что готова снова сломать свою руку, лишь бы почувствовать что-то другое. Иногда это желание меня почти убивает – опять.

Невыносимо находиться среди людей, которые могут делать то, что тебе больше не доступно. Людей, которые создают. Людей, чьи души больше не принадлежат их телам, потому что они целиком и полностью отданы своей работе. Джош. Клэй. Мама. Я хочу забрать у них эту способность, чтобы жить самой.

– Снова вниз? – Мэдди Уитакер я встречаю здесь каждый день, как прихожу. Она работает удаленно, занимается вводом данных, поэтому, по словам Клэя, всегда дома. На выходных он встречается с отцом, который живет на другом конце города, вот почему мне приходится позировать ему на буднях.

– Фиговый свет, – откликается он, и ей этого ответа достаточно.

Проходя мимо нее, я улыбаюсь, а потом спохватываюсь, что на мне нет макияжа, и непроизвольно опускаю голову. В самый первый день, как только я переступила порог его дома, Клэй отправил меня прямиком в ванную, чтобы я смыла «эту дрянь» со своего лица. Это была не просьба. А приказ. Очевидно, тут я ему тоже должна. Я могла бы воспротивиться, но видела, на что способны руки Клэя, и не хотела им мешать.

Следующий час я сижу неподвижно, наблюдая за тем, как Клэй орудует углем. Лицо его сосредоточено, брови сведены на переносице. Ни один из сделанных рисунков он мне не показывает. Я даже не знаю, сколько набросков он нарисовал. Вроде бы мы договаривались на один, возможно, на два, а он, похоже, сделал уже штук восемьдесят.

Наконец он, сжалившись надо мной, отпускает меня в туалет.

«Сколько еще осталось?» – пишу я на стопке липких листочков, которые нашла на кухонном столе. Я оттягиваю время, прежде чем вернуться к позированию.

– Не знаю. Пойму, когда все сделаю, а сколько их выйдет, станет ясно в конце.

«Напускаешь таинственности?» – пишу я в ответ. Если я собираюсь провести в его компании уйму времени, придется быть чуточку общительнее. К тому же Клэй меня не сдаст.

– И не пытаюсь. Одних людей мне удается запечатлеть в одном рисунке. Большинству хватает двух-трех. На тебя же нужно больше времени.

Что ж, он меня заинтриговал. «Зачем нужно столько рисунков, чтобы запечатлеть одно лицо?»

– Я пытаюсь запечатлеть не просто одно лицо. А уловить все лица. – Он замолкает, дабы до меня дошел смысл его слов. – У большинства людей их несколько. У тебя – больше всех.

Клэй извлекает из людей лица, а после складывает их в единую картину, точно я – музыкальные произведения. Я могу сыграть их на сотни ладов, всякий раз окрашивая мелодии разными эмоциями и пытаясь отыскать их истинную суть. То же самое он делает с лицами, только не вкладывает эту суть, а вытаскивает ее наружу. Он ищет мое истинное «я». Не знаю, удастся ли ему. А если удастся, быть может, он покажет мне, где оно.

Джош

Мой фрезерный станок дает сбой уже второй вечер подряд. Я думал, что вчера сумел его наладить, но он опять отказывается работать. А ведь я хотел закончить этот стул к концу недели, потому что меня ждут еще три изделия, которые, по идее, важнее. Однако мысль о стуле не давала мне покоя, я хотел его доделать. Так что теперь отстаю от графика. Следующую пару недель придется поселиться в гараже, чтобы все наверстать. Но я не против. Бывали места и похуже.

Здесь царит странная тишина. Она не должна быть такой. Я ведь уже привык к ней. Но хватило каких-то нескольких дней без Насти, чтобы я стал ощущать эту тишину. Она давит на меня. Годы одиночества, проведенные в этом месте за работой, перечеркнули два месяца ее общества. И вот она не приходит уже несколько дней. Может, оно и к лучшему, потому что мне пора уже вернуться к реальности. Я пытаюсь, насколько это возможно, работать с опущенной гаражной дверью, лишь бы доказать себе, что могу. Не хочу больше ни к кому привязаться. Она может приходить сюда. Сидеть у меня в гараже, подавать инструменты, задавать вопросы. Использовать меня, чтобы выговориться. Я могу выдерживать чужое общество до тех пор, пока не начинаю в нем излишне нуждаться. А этого не будет. Уж не знаю, когда она вернется, но мне интересно, как долго еще я смогу держать гараж закрытым, прежде чем начну задыхаться.