Катя Миллэй - Море спокойствия

– Надеюсь, вы тут не бездельничали в мое отсутствие, – говорит он и, даже не глядя в сторону Криса, хлопает того по спине. Мне бы очень хотелось сказать, что все дальнейшее происходит как в замедленной съемке, точно в фильме, где вот-вот должна случиться катастрофа: действие замедляется, так что можно рассмотреть каждую деталь. Но ничего подобного: все происходит мгновенно, и тем не менее я различаю каждое движение. Вот ладонь Кевина ударяет Криса по спине. Крис, уже занесший молоток, от неожиданного толчка впечатывает его сильнее нужного. Но попадает не по гвоздю. Молоток опускается на безымянный палец левой Настиной руки, которая, лежа плашмя на столе, удерживала доску большим пальцем.

Я перевожу взгляд на ее лицо. Глаза от первой вспышки боли едва заметно расширяются и быстро приходят в норму. Они увлажняются, в уголках собираются слезы, но ни одна из них не проливается. Какого черта она не плачет? Я видел, с какой силой жахнул молоток. Слышал этот стук. Даже я бы не сдержался и закричал. Потом скорее всего чувствовал бы себя дураком, но точно не стерпел. Боль должна быть невыносимая. А она даже не шелохнулась. Крис и Кевин тоже застыли на месте. Просто смотрят на нее и руку, распластавшуюся на столе. Да принесите девчонке лед, вашу мать! Крис выглядит испуганным. Кевин вообще не понимает, что произошло. Настя наконец оживает: склоняется над рукой, но не убирает. Очень надеюсь, что кто-нибудь все-таки встанет и принесет лед, иначе мне придется это делать самому. Вообще-то надо было давно это сделать, но я отчего-то тоже не могу сдвинуться с места. Не могу оторвать от нее взгляд. Почему она не плачет? Крис наконец выходит из оцепенения и бежит к морозильнику за льдом, который специально используется в мастерской в случае травм. Мистер Тернер уже стоит возле парты, осматривает Настины пальцы. Она слегка морщится, когда он проверяет их подвижность, однако лицо ее остается каменным. Или, точнее, фарфоровым.

Крис возвращается с пакетом льда, протягивает ей. Настя удивлена и будто хочет отказаться. Мне это напоминает случай с тисками – неужели она и правда чокнутая? А потом, передумав, Настя молча берет пакет – ни благодарности, ни кивка головы. Я рад, что она его не благодарит. Вид у него чертовски виноватый. Глядя на лицо Криса, можно решить, что ему в разы больнее, чем ей. Тем не менее не ему следует извиняться. Кевин – вот кто должен просить прощения, но от него не дождешься. Мистер Тернер приносит со своего стола выписанный пропуск в медпункт, куда вместе с Настей отправляет Валери Эстес – единственную, помимо нее, девочку в классе, – чтобы та несла ее книги.

По идее, Крис принес лед в считаные секунды после удара, но мне кажется, будто на это ушли часы. Возможно, время и впрямь замедлилось. Только когда Настя уходит, а в классе воцаряется спокойствие, я вновь проигрываю всю сцену в своей голове. И осознаю: несмотря на то что молоток со всей силой обрушился на ее пальцы и их пронзила нестерпимая боль, она не издала ни звука.

Да ты, похоже, издеваешься.

Первая мысль, которая приходит мне в голову, когда Настя заявляется в мой гараж – второй вечер подряд. Мой взгляд мгновенно устремляется к ее руке: два пальца вместе зафиксированы шиной. Сегодня она не колеблется. Я уже решаю, что она снова, как вчера, взберется на верстак. Поначалу так оно и выглядит. А потом она садится на пол, скрестив ноги, и приваливается спиной к шкафчикам. Ее, по-видимому, нисколько не смущает ковер из опилок. И все же мне не ясно, почему она села именно туда. Поверхность верстака не намного чище, зато на нем лучше, чем на полу. И тут до меня доходит: наверное, ей трудно залезать с одной рукой.

Я возвращаюсь к своему занятию. Мы сидим в тишине где-то около получаса: я работаю, она смотрит.

– Болит? – наконец спрашиваю я. Мне действительно хочется знать, даже если она не ответит. Настя крутит ладонью перед собой, словно пытается решить, болит она или нет. Потом пожимает плечами. Отличный ответ. А на что я рассчитывал? Я жду еще несколько минут, сосредоточенно настраивая циркулярный станок, после чего задаю свой главный вопрос:

– Слушай, чего ты хочешь? – Выходит грубее, чем я планировал, но оно и к лучшему. В ответ – молчание. У меня уже кругом идет голова от постоянных размышлений о том, почему она продолжает сюда приходить. Гостеприимным меня никак не назовешь. Может, сегодня она наконец уяснит намек и больше не вернется. Пытаюсь убедить себя, что буду только рад такому раскладу, но ничего не выходит. Тогда гоню эти мысли прочь и сосредоточиваю все внимание на пиле.