Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Мартин, ты ранен? — слышится позади меня голос Адриен.

Голову поднять невозможно. Я лежу, погребенный под слоем затихшего щебня, даже дыхание почти остановилось. Великий покой овладел всем моим существом, неистовое счастье, что я жив. Я потрясен еще и тем, что, находясь на волосок от смерти, не испытал настоящего страха. Наверное, следует приподняться с этого опасного ложа смерти, но как это сделать? А может быть, не стоит двигаться вообще?

— Мартин, Мартин, ты ранен? — Ее заботливый голос теплыми искорками возвращает меня к жизни. Она первая из женщин после мамы, кто принял во мне участие. Вот оно! Звук ее голоса мечется меж стен каменного коридора. Меня радует и это эхо, я не отвечаю, чтобы продлить сладостные мгновения — ты нужен кому-то! Отрываю от земли голову. Взгляд медленно ползет вверх по склону, первым я вижу Битциуса, неестественно изогнувшегося, застывшего в растерянной позе, потом — Адриен. Она замечает мое слабое движение. Забыв обо всем на свете, рискуя сама попасть в камнепад, она со всех ног бросается ко мне, Битциус спускается осторожно.

— Он жив, — вырывается у Адриен.

— А как же иначе. — Я пытаюсь бодриться.

Она приближается ко мне, проходит мимо и останавливается чуть ниже, Битциус следует за ней. Стоя рядом, они берут меня за ноги.

— Отпусти камень, — говорит Эрнст.

Я сползаю немного вниз, самое большее на метр. Ноги упираются в огромный камень, и теперь я могу встать. Эрнст и Адриен легко порхают с камня на камень, я иду медленно, потому что не умею порхать, как они, прижимаюсь к стене, опасливо держусь за многочисленные выступы и поэтому значительно позже добираюсь до ярко-зеленого альпийского луга, сплошь усыпанного белозвездчатыми цветками карлины. Мы опускаемся на траву. Вот здесь я мог бы лежать, истекая кровью. Он дал поколебаться моей ноге, но сейчас Он опустил меня на бархатное лоно сочных лугов. Я стоял у самого входа в долину смертной тени, был миг, когда Он проявил милость ко мне, но Он же не взял к себе мою маму, как когда-то призвал к себе Еноха. Эрнст смертельно бледен, в то время как лицо Адриен пылает, они молчат.

— Просто мне показалось, что так будет быстрее, — я пытаюсь шутить, — терпеть не могу тащиться как улитка.

Они натянуто улыбаются. Адриен берет обе мои руки в свои, грустно и с жалостливой улыбкой смотрит на бесчисленные кровоточащие порезы и ссадины.

— Ты весь изранен.

— Ничего страшного.

— Я просто голову потерял, когда ты сорвался, — говорит Эрнст, — что это ты решил побежать?

— Оставь, Эрнст, не надо об этом, прошу тебя, — умоляет Адриен, — ведь Мартин неопытный альпинист.

— И никогда не будет им, — резко говорит Эрнст.

— Что верно, то верно, — поворачиваюсь я к нему, — никогда больше не сделаю этого.

Эрнст смотрит в сторону, в глазах его застыло злобное выражение. Первоначальный страх сменился мрачным раздражением. Адриен ведет себя совсем по-другому. Она все еще держит мои руки, мне легко и томительно-радостно от ласкового сострадания, которым лучатся ее глаза, ради этих счастливых мгновений я готов еще и еще срываться с горы и падать. Они ведь испугались больше, размышляю я, в момент падения мне не было страшно, как им, но я знаю, что позднее, возможно сегодня вечером, страх наверняка посетит меня, просто его визит отложен на неопределенное время, я не до конца осознал все происшедшее, и тень смерти пока еще висит надо мной.

Я лежу в лучах солнца возле небольшого снежника. Адриен и Эрнст играют в снежки. Несколько раз их снежки долетали до меня, им хотелось, чтобы я принял участие в игре, но мне сейчас не до этого. Я полон ожидания. Чего? Прихода страха? Пока же мной владеет отчаянная радость — я жив, хотя и был на волосок от гибели. Никогда прежде я не видел смерть так близко. У меня странное ощущение в том самом месте, где некогда гнездилась навязчивая идея, я не могу подобрать для него четкое обозначение, может быть, это всего-навсего самообман или же просто реакция на смерть, задевшую меня своим крылом. Оно исполнено высочайшей, почти нереальной патетики, мне кажется, что впредь мое отношение к смерти будет совершенно иным, без атавистического страха, без примитивной враждебности. В момент падения я примирился с мыслью о неизбежности смерти. Навсегда. Эта мысль делала невозможной впредь любую навязчивую фантазию из этой области.

Адриен и Эрнст собираются в путь; я тоже поднимаюсь, но передо мной мелькают черные круги, я смотрю на искрящийся снег, чтобы избавиться от них. Когда я закрываю глаза, на белом — темные пятна, надо немного постоять, сразу я не могу идти.