Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Да.

— Мне трудно решить, потому что… — начал было я.

— Стоп, Мартин, подожди. Ты когда-нибудь ходил в горы? Нет? Новичку лезть на Аугсматтерхорн — невозможно!

— Тогда, может быть…

— Вот именно, программа-мини: посещение Лётшенталя на предмет изучения полузасохших цветочков; еще можно полюбоваться нежным пушком на плодах или совершить героическую вылазку на Лангтальский глетчер.

— Но фрау Поншар… ей… хотелось…

— Хорошо, предлагаю компромисс: на Шиниге-Платте тоже можно полазить по скалам. Итак, программа-миди.

— В таком случае пойдем на…

— Also [35] Итак (нем.) . , решено, программа-миди.

Когда мы ровно в половине девятого выходим из дому, туман сгустился еще больше. Вплоть до озера Тунерзе все затянуло плотной пеленой; воду разглядеть невозможно, поэтому я удивлялся той беспечности, с какой Битциус вел машину по дороге, изобилующей крутыми виражами. Он почти не смотрит вперед и без остановки разговаривает с Адриен, сидящей возле него. Иногда, если они сидят вполоборота, я даже могу разобрать отдельные слова. Эрнсту все время хочется, чтобы и я принял участие в разговоре, порой он берет на себя роль экскурсовода.

— Перед нами замок Тун, на другой стороне — Низен, а вон там — Шпиц.

Все это прекрасные образцы архитектурно-ландшафтного единства, но, к сожалению, невидимые из-за густого тумана. Однако за Туном начинается некоторое просветление, а на подъезде к Интерлакену туман пропадает совсем. В Вильдерсвилле мы выходим из машины, и сразу же предо мной вырастают грозные, покрытые темной зеленью стены-великаны, и дальше, в треугольной седловине горного хребта, — белый блестящий пик. Неуютно и стесненно чувствуешь себя здесь, зажатый со всех сторон каменными исполинами, однако на автостоянке, запруженной машинами, царит людское оживление, ярко светит солнце, и чувство дискомфорта отходит на второй план. А вот и зубчатая железная дорога. Мы занимаем места в первом вагончике миниатюрного поезда, который сейчас забит до отказа, и ждем отправления. Здесь оно тоже um halb. Состав медленно ползет наверх, пешеход, наверное, и то двигался бы быстрее. Тем не менее мы постепенно набираем высоту. Я не успеваю оглянуться, как стоянка остается далеко-далеко внизу и чуть в стороне, как парусники по Тунскому озеру, плывут облака.

— Ну как, Мартин, голова не крутится, дышать не трудно? — слышу я голос Эрнста. — Не страшно на высоте? Пока нет? Ну погоди, вот заберемся мы с тобой в одно местечко, где я не раз был вынужден оставлять людей. Ничего с ними не поделаешь: боятся шаг ступить — ни вперед, ни назад. Так до самой смерти и торчат на кромке скалы. Но я думаю, фрау Поншар согласится мне помочь, и мы снимем тебя. Только не надейся особенно на это. Нет, лучше мы оставим тебя в заоблачной дали. Ученый — на одинокой вершине!

А наш поезд забирается все выше и выше. Необычайно яркое здесь солнце освещает зеленые кроны сосен и серовато-белые скалы. Наш вагончик, подчиняясь неожиданным поворотам, упорно карабкается наверх. Если ненадолго закрыть глаза, а потом снова открыть, то кажется, что и леса подо мной, и игрушечные домики, и светлая зелень, покрытая сероватой поволокой тумана, — все это медленно плывет по кругу. Наискось от меня сидят две старухи, они явно намного старше моей мамы, если бы она еще была жива, я ненавижу их. Иногда они приподнимаются со своих мест, чтобы не упустить ничего из сменяющихся картин, которые природа с беззаботной щедростью открывает перед путешественниками, и новые впечатления исподволь превращают память о первых восторгах открытия иного мира в едва ощутимое радостное чувство. Я не успеваю осмысливать свои эмоции; один ландшафт уступает место другому, превосходящему только что увиденный неповторимым великолепием, когда мы выезжаем из очередного туннеля, земля уходит наискось в сторону и Тунское озеро далеко внизу, кажется, вот-вот потечет куда-то.

— Какое счастье увидеть все это! Да раньше и денег-то не было, чтобы позволить себе такое! — говорит одна из старушек на чистейшем нидерландском.

Но вторая будто не слышит, ее повлажневший взгляд прикован к горам, серебристые слезинки катятся по щекам, и больше я не упрекаю ее, что зажилась она на белом свете.

Змеистыми извивами убегает вниз подъемная трасса с дырчатым рельсом посередине, за который цепляются шестерни. Отсюда я вижу большой отрезок дороги, круто спускающейся к повороту, и мне на удивление совсем не страшно, однако ни на миг меня не оставляет мысль о том, что зубчатое колесо не выдержит перегрузки и весь состав с жуткой скоростью покатится вниз. И все мы исчезнем в бездне. Но такой смерти не надо страшиться, ей, скорее, можно радоваться, хотя бы потому, что мы погибнем сразу. Мучительной и невыносимой казалась мне другая мысль — о медленном угасании и сознании того, что другие-то останутся жить.